Чужой - страница 12

— Который час? — спросил Мариан у Вишенки. Из всей четверки у нее одной были часы, которыми она очень гордилась.

— Четверть пятого, — ответила она. — Надо идти.

— Ну, так идите, — сказал парень. — Я сейчас тоже приду.

— Зачем? — запротестовал Юлек. — Вместе ведь лучше!

— И так дойду. Не люблю таскаться с целой оравой.

Это прозвучало не слишком приятно, однако ребята и не подумали обидеться. Их заботило другое: а не собирается ли он попросту сбежать? Парень это, видно, почувствовал и пробурчал:

— Говорю, приду — значит, приду.

— Пойдем, — шепнула Уля Вишенке, — оставим его с мальчишками. — И в ответ на удивленный взгляд Вишенки прибавила: — Потом объясню.

— Ну, мы с Улей пошли, — громко сказала Вишенка. Парень не ответил, но Уля видела, что он рад их уходу.

Идя к тропинке, девочки слышали, как он толковал мальчишкам, что придется разрезать ботинок, иначе не налезет, на что Юлек завопил: «С ума сошел, такие замечательные кеды!» — и объявил, что мигом слетает домой и притащит какие-нибудь старые дедушкины тапки. Девочки еще не успели дойти до берега, как Юлек обогнал их, крикнул: «Сейчас вернусь!» — в три прыжка пронесся по мостику и скрылся в тополиной кроне.

— Что ты хотела мне сказать? — спросила Вишенка.

— Он стеснялся с нами идти, понимаешь? Тряпка у него грязная, и потом, он, наверно, хромает. Перед ребятами ему не так стыдно.

В приемной уже было несколько пациентов, но доктор еще не пришел. Уля, волнуясь, бегала то в кабинет отца, откуда можно было посмотреть на дорогу, то на кухню, к пани Цыдзик, которая своим спокойствием умеряла нетерпение девочки. Пани Цыдзик то и дело заходила в приемную, рассаживала больных, успокаивала, говоря, что доктор скоро будет, и, указывая входящим на соломенный коврик, мягко, но настойчиво призывала к соблюдению гигиены. Вернувшись на кухню, она присаживалась на табурет, раскидывала вокруг себя широкую юбку с множеством складок и принималась рассказывать Уле, откуда какой больной явился, попутно излагая свои взгляды на каждую болезнь и способы ее лечения. Уля пропускала эти рассуждения мимо ушей — не ради них она бегала на кухню. Ей приятно было само присутствие пани Цыдзик и ее ласково-заботливое отношение к людям.

— Что это ты, Улька, крутишься, как веретено? — спросила пани Цыдзик, заметив возбуждение девочки. — В чем дело?

— Отец что-то запаздывает…

— Не так-то легко ему из больницы вырваться. Держат его там, не пускают.

Через минуту Уля была в кабинете. Проселочная дорога по-прежнему была пуста, лишь обочиной маленькая девчонка гнала корову. В подсыхающих лужах отражалось розовое вечернее небо. На верхушке придорожной сосны уселась желтая коноплянка и робко затянула свою однообразную песенку. Потом вспорхнула и улетела: она первая заметила из-за поворота старый драндулет доктора.

Когда Уля снова вошла в кабинет, отец уже надел белый халат и мыл руки под спрятанным за ширмой рукомойником.

— Отец, я хотела… — проговорила Уля и остановилась, чтобы набрать воздуху.

Отец вышел из-за ширмы и внимательно смотрел на нее.

— У меня есть просьба.

— В самом деле? А что?

Уле показалось, что он обрадовался. Но она вовсе не хотела доставить ему удовольствие. И тут ей пришла в голову удачная мысль:

— То есть это даже не моя просьба, а Мариана и Юлека.

— Ах, вот как… — проговорил он медленно, как бы с разочарованием. И тут же насмешливо улыбнулся: — Ну, так что же?

— Тут один парень. Он порезал ногу. Нельзя ли. — Она не хотела говорить отцу «ты».

— Чтобы я его принял? — сухо закончил он.

— Да.

— Хорошо. Завтра. — Голос отца звучал теперь деловито и официально. — Сегодня у меня много пациентов.

— По-моему, у него жар, — с трудом проговорила Уля. — И нога загноилась.

— Ну хорошо, пусть будет сегодня. Когда он придет, постучи ко мне. — И, усевшись за стол, доктор начал раскладывать по местам очки, врачебные записи и инструменты.

Уля не уходила.

— Ну, что еще? — спросил он, не отрываясь от дела. — …Боюсь, что у него нет денег…

Рука, державшая стетоскоп, замерла. Доктор пристально посмотрел на дочь:

— Не бойся, я не потребую с него денег.