Цигун и жизнь, 2002 № 04 - страница 30

Иными словами, когда китайцы пьют чай, они делают это не только для того, чтобы ощутить его вкус. Они также стремятся при этом войти в «состояние души» чая. Более того, такое состояние имеет много этапов, и этот процесс подобен тому, как вкус палочки сахарного тростника становится все слаще, когда ее жуют, начиная с кончика.

Лу Тун, один из поэтов, живших во времена тайской династии, однажды послал своему другу Се стихотворение о чае, которое дошло до нас под названием «Семь чашечек чая». Вот каков его смысл:

«Первая чашечка увлажняет гортань и губы (Чай может мгновенно освежить вас, увлажнив гортань), / Вторая чашечка разрушает чувство духоты в вашем сердце (Чай может открыть ваше сердце и рассеять печаль), / Третья проникает в самую иссохшую глубину вас, и посему вы можете написать пять тысяч томов (Чай очищает мозг и прокладывает путь в самую глубину вашего желудка, прорывая преграду для вашего творчества, поэтому теперь вы уже можете написать бесконечное количество книг), / Четвертая высвобождает легкую испарину, и все неприятности мирской жизни убегают через ваши поры (У вас появляется ощущение расслабления и легкая испарина, как это происходит в нагревающейся сауне, а мелочи повседневной жизни исчезают вместе с потом), / Пятая чашечка очищает мускулы и кожу (Вы испытываете невероятное чувство радости бытия), / Шестая открывает путь к душе (Вы ощущаете свое сознание и душу отпущенными на свободу)».

В конце стихотворения Лу Тун советует больше не продолжать чаепития, потому что чудесный вкус следующей, седьмой чашки, может сделать человека настолько далеким от житейских забот, что он станет достаточно легким, чтобы быть унесенным на Пэнлай — Остров бессмертных. «Седьмую же не должно пить, / Ибо вы можете почувствовать подхвативший вас под руки ветер. / В каком краю лежит гора Пэнлай, / где корабль Юй Чуань-цзы несется вперед, подгоняемый этим ветерком».

Какую по счету чашечку пьете?

В наши дни на Тайване немного людей, которые могут наслаждаться чаепитием, достигая состояния «унесенности». Те люди, которые пьют чай в течение последних двух десятилетий, возможно, слишком серьезные. От чаепития они хотят получить определенную мудрость, либо что-то особое, разглагольствуя при этом о банальных вещах — примерно так, как это предстает в телевизионной рекламе: «Китайское чаепитие является поиском чистоты, спокойствия, мира и утонченности»; «Четыре необходимые условия чайной церемонии — это красота, здоровье, самовоспитание и этика»; «Дух искусства чаепития — в чистоте, почтительности, свободе от забот и правде»; «Благодаря искусству чаепития вы сможете познать себя и наладить отношения с людьми». Такие утверждения звучат как знак возрождения традиционной культуры и призыв к идеальному образу жизни.

Так значит ли это, что тайваньская культура чая образца 90-х годов представляется всего лишь совершенствованием принадлежностей и обстановки для наслаждения чаем, лишь попыткой следования правилам «китайской чайной церемонии» ее приверженцами?

Наблюдая преобладающую в культуре чая утонченную и элегантную атмосферу, критик Линь Гу-фан напоминает любителям чая: «Чашечка, из которой пьется чай очень узкая, но у вас должен быть широкий взгляд на мир». Если чаепитие стоит слишком близко к повседневной жизни, то его характер становится приземленным. В процессе чаепития нет необходимости придавать слишком большое значение аромату, великолепной посуде или внешнему виду чайных листьев.

«Остановка ради глотка чая в нашей наполненной заботами жизни и сам момент такого отдыха — это, конечно, замечательно. Но в жизни существует слишком много неприятных вещей. Как добиться того, чтобы чаепитие помогало формированию более широкого взгляда на вещи? — говорит Линь. — Чаепитие может стать слишком приземленным. Неискушенный человек может утонуть в этом процессе. В чем же состоит различие между высокой утонченностью и тем, кик утоляет жажду корова? Оба этих процесса движутся естественными инстинктами, и оба являются стремлением к получению удовольствия, не так ли?»