Цирк мертвецов - страница 12
— Спроси его, когда вернёшься, — сказал Джин и, когда она не ответила, произнёс: — Это надо сделать.
— Нужны доказательства. Нельзя обвинять кого-то в подобных вещах.
— Но…
— Нет, Джин. Я не хочу говорить об этом, — сказала Элис и посмотрела на него так пристально, что он опустил глаза. — Давай просто веселиться.
Когда ровно в семь Джин и Элис вошли в «Гротто», за фортепьяно с безразлично спокойным видом сидел маленький чернокожий человек. На нём был безупречный серый шёлковый костюм, а пальцы, на которых сверкали толстые золотые кольца, скользили по клавишам. Элис узнала песенку, которую он играл, она была из какого-то бродвейского мюзикла, но она не помнила названия.
— Должно быть, это и есть Портер, — сказал Джин, кивая в сторону крупного розовощёкого человека, который сидел за столиком у дальней стены. Напротив него стояла маленькая серебряная вазочка, наполненная разными орешками, и бутылка шампанского. Когда они шли по залу, Элис спросила:
— Как ты думаешь, сколько времени это займёт?
— Не знаю. По-разному. Коллекционеры похожи на торговцев наркотиками. Они знают, что вы хотите получить то, что у их есть, и поэтому стремятся выдоить вас по полной программе.
Они почти дошли до столика Портера, когда он встал и улыбнулся. На нём были белые сапоги из оленьей кожи и помятая бело-голубая полосатая рубашка. Высвободив свою руку из руки Джина, Элис протянула руку и первой представилась.
— Привет, — сказала она, мило улыбнувшись. — Меня зовут Элис Ларсон.
— Очень рад, — сказал Портер, поцеловал её руку и посмотрел на Джина: — Вот мы и встретились, мистер Бёрк.
После того как церемония представления была завершена, на мгновение воцарилась абсолютная тишина, пока Портер откупоривал бутылку и разливал шампанское.
— За музыку, — сказал он, поднимая свой бокал с величайшим почтением. — Пусть она всегда приносит нам радость.
Следующий час Джин и Элис вежливо слушали, стараясь не казаться утомлёнными или безразличными, в то время как Портер щедро наполнял их бокалы шампанским и рассказывал им историю своей жизни. Он был единственным ребёнком в семье, его воспитала мама, вырос в пятидесятых годах в Гринвиче, штат Коннектикут, об отце он вспомнил уже в самом конце.
— Он писал романы и был неплохим писателем. Но писал он очень медленно, — проговорил Портер, и в его монотонном голосе как будто зазвучало извинение. — Он повесился, когда его книгу, над которой он работал семь лет, отказался выпускать его издатель. Мне тогда было девять лет.
— Дилан Портер, — сказала Элис. Портер посмотрел на неё с удивлением:
— Вы читали его книги?
— Я читала «Самую жаркую ночь в году». Это укрепило моё желание переехать в Нью-Йорк.
— Я не прочёл ни одного из его романов до тех пор, пока мне не исполнилось тридцать. Тогда я прочёл все четыре за неделю. Сказать по правде, я почти не помню ничего из того, о чём там говорится.
Около девяти часов вечера Портер посмотрел на часы и предложил Джину и Элис подняться к нему. Он занимал большой и самый дорогой номер в гостинице с двумя спальнями, расположенный на последнем этаже. Войдя в номер, Портер снял с себя рубашку и приготовил им коктейли, достав бутылки из переносного бара, стоявшего на складном карточном столе в центре гостиной. Затем, извинившись, он исчез в одной из тёмных спален, и секунд тридцать Джин и Элис заинтересованно переглядывались; до них доносился шепот Портера, кому-то что-то тихо говорившего, возможно, там была женщина. Когда он вернулся в гостиную, на его губах играла широкая улыбка, а в руках он держал конверт в манильской обёрточной бумаге, и Джин задышал спокойнее, разглядев внутри контур пластинки.
– «Big Boy Pants», настоящая классика, — сказал Портер и сел на диван рядом с Элис. — Я был толстяком, когда был моложе, — говорил он с Элис, как будто Джина не было в комнате. — Таким же, как мальчик из песни. Ну, может быть, не жирным, но пухленьким. До четырнадцати лет, когда я начал интересоваться сексом. Вы хорошо выглядите, Элис. Вы оба хорошо выглядите.
Джин, который всё ещё стоял, прошёл по комнате и нырнул в кресло, стоявшее напротив Элис. Его ничего не выражающее, беспристрастное лицо ничем не выдало его беспокойства озабоченным взглядом, промелькнувшим в её глазах.