Crazy - страница 14

Мы с вами добрались до предпоследнего члена нашей компании — добряк Янош. Он тоже оставил в комнате верх от пижамы. Приходится ведь держать марку. На нем штаны цвета красного вина. Пытается стать чуточку повыше. Видны его сильные икры. Он одолжил у Чарли, паренька из группы Ландорфа, очки. Чтобы казаться более интеллектуальным. Не знаю, принесет ли его идея плоды. Узенькие очочки с прямоугольными стеклами. Флориан считает, что если бы все зависело от Яноша, то мы бы каждую ночь проводили у баб. Ему нравятся подобные удовольствия. Острые ощущения. А кроме того, он надеется, что когда-нибудь увидит грудь Мален. Якобы она ему обещала. Ночью. Когда он притащился к ней один. Толстый Феликс говорит, что всё это сплетни. Никто ему ничего не обещал. За титьками он совсем перестал видеть реальность. Феликс убежден, что титьки нужно заслужить. Просто так, за здорово живешь, они в руки не даются. Особенно маленькому блондинчику с отвисшими щеками и лицом, напоминающим луну. Это невозможно. И все равно Янош наш предводитель. Наш великий предводитель. Он сдерживает всю стаю. Феликс считает, что, если понадобится, Янош может любому дать под зад коленом. С этим он справляется превосходно. Умеет. Рядом с ним, ноздря в ноздрю, идет последний в этой стае — я сам. Осторожно ставлю левую ногу перед правой. Ногтями царапаю стенку. Здесь довольно темно. Я немного боюсь. Ничего подобного я еще ни разу не вытворял. Ночные посиделки — это не моя стихия. Я бы лучше поспал. Янош уверяет, что я скучный. Поспать, мол, успеешь в могиле. К тому же мне бы хотелось увидеть Мален. А когда я увижу Мален, сон, считает Янош, как рукой снимет. Может быть, он и прав. Вспоминаю приветливую улыбку Мален. Волосы. Глаза. Обрадуется ли она, увидев меня? Вполне возможно, что она хочет спать. Обижаться на это не стоит. Вспоминаю про свою постель. И про родителей. Они уже спят. Моя мама видит сон про меня. Я уверен. Так всегда бывает, стоит мне уехать. Может быть, она волнуется, не мерзну ли я. Размышляет, взял ли я с собой плед. Коричневый, с белыми полосами. Возможно, она думает и о том, закрыл ли я окно. Если нет, то можно подхватить насморк. Такая уж она, моя мама. Все время беспокоится обо мне. Не исключено, что именно поэтому я такой мягкий. С нормальным ребенком так еще можно. Когда-нибудь все наладится. С друзьями. С алкоголем. С удовольствиями. Но если ты инвалид, то это трудно. Тогда тебе может понравиться прятаться за мамину спину. Отдохнуть. Вздохнуть. Поспать.

Да уж, меня вполне можно назвать маменькиным сынком. Дешевкой. У меня есть только сестра. Которая время от времени тянет меня на улицу. В ночь. И еще у меня есть Янош. Который говорит, чтобы я не клал в штаны. И она, и он мне нужны, чтобы хоть когда-нибудь стать самостоятельным. Точно так же, как мне нужна моя мама. Ее я люблю. Звучит пугающе. Но, наверное, это и называется взрослением. Во всяком случае, так считается.

И снова я ставлю левую ногу перед правой. Остальные пятеро двигаются быстрее меня. У них легкая, ровная походка. Мне не успеть. Я иду медленно. Тащусь сзади. Левой ноге нравится волочиться. А я не могу ее как следует приподнять. Не хватает сил. Я босиком, но все равно от меня много шума. Это из-за ноги. Грохот по всему Развратному коридору. Янош сердито оглядывается. На лбу собираются морщины. Но тут он понимает, в чем проблема. И бегом возвращается ко мне.

— Я посажу тебя на спину. Очень шумно, — говорит он извиняющимся тоном.

— Очень шумно? — переспрашиваю я.

— Да, — отвечает он, — нас может услышать Ландорф. Я тебя понесу. Все равно ты идешь медленнее, чем мы.

Все поддакивают. Даже толстый Феликс. Он поворачивается к Яношу.

— И меня ты тоже снесешь?

— Чтобы на себе опробовать новый способ пытки? — спрашивает тот.

— Нет, чтобы доставить меня на место.

— Научись сначала доставлять на место свои портки, — шепчет Янош.

И он показывает на бельевую прищепку на пижамных штанах Феликса. Потом поворачивается и встает на колени. Я подхожу сзади. Криво усмехаясь, смотрю вниз. На мне папина черная пижама. Ей, наверное, лет двадцать. На ней написано: