Цвет абрикоса - страница 45

— Могу тебе уступить, чтобы и ты, сестрица, насладилась.

— Сестрица, прими от меня поклон, — воскликнула та, хлопнув себя по щекам в знак признательности и удивления. И тут же грохнулась оземь, совершая перед подругой поклон.

Та поспешила поднять ее:

— К чему такие церемонии? — И с этими словами она толкнула Паньпань в объятия студента. Студент привлек ее к себе и немедля уложил на кровать.

Он быстро достал заветное снадобье и проглотил. Одной рукой он развел ей ноги, а другую погрузил в преддверие лона. Лишь когда она охнула, он дал ей в руки уже оживший посох и та направила его в лоно. Студент заглубил его под корень. Потом будто прилип к ней и не двигался.

— Ах! Только не вытаскивайте его наружу! Пусть побудет во мне — у меня внутри все горит огнем. До чего хорошо!

Студент начал делать дыхательные упражнения. Янский жезл его был точно из железа. Он закрыл врата в ее цветочный чертог, а студент принялся колоть ее этой своей пикой. Он колотил ее и колотил, пока певичка не расслабилась. Как любил он пить нефритовый нектар, сочащийся из лучшего на свете яшмового цветка! Студент приник к ней, точно мотылек, и обоим казалось, что они плывут в облаках. Руки и ноги ее были недвижны. Во рту и на языке она ощущала холод. С ее уст срывались бранные слова, и в конце концов она воскликнула:

— Господин Фын! Вы меня вконец заиграли. Благодать уже проникла в меня до мозга костей.

Студент не раз и не два прошелся по ее лугу. Короче, лишь когда было далеко за полдень, он угомонился и оставил ее. Они поднялись с постели, и скоро все трое уселись в круг.

— Любезная сестрица, — сказала Паньпань, обращаясь к Хаохао. — Спасибо тебе. Я просто переродилась. Ведь сколько лет провожу в утехах любви от ночи до света, а такой удивительной штуки, как у него, не встречала. Большая это в Поднебесной редкость!

Тут вошла служанка — принесла еду. Все трое принялись за обед. И скоро студент простился с красавицами, пообещав вернуться.

А тем временем Цю Чунь отправился проводить своих друзей — Сюэ и Ханя, которые уезжали домой. Потом он пошел в квартал певичек. Хаохао встретила его. Когда он уселся, то спросил ее:

— Ну, каков оказался в постели наш гость, господин Фын?

Хаохао прикрыла ладошкой рот и рассмеялась, но ничего не сказала в ответ. Цю Чунь стал браниться:

— Шлюха! Смеешься, потому что этот парень из Янчжоу лежал с тобой?

— Вы, господин, со своими друзьями-приятелями, как говорится, одна утроба. Вместе едите, вместе спите, так как же вы не знаете о его самых замечательных приметах? Думаю, в Поднебесной нет такого второго молодца.

— О чем это ты? Поясни толком.

— У него необычайное орудие мужской доблести, как если бы он был и вовсе не людского племени. Может, он получил его от заморского кудесника? Когда он затыкает собой врата лона, внутри теплеет, а потом становится горячо, как от жаровни. И расслабляешься. Короче, не передать словами, как хорошо. А когда он внутри тебя пребывает, то сам собой движется и сокращается. А уж как бешено колотит и сечет тебя этим своим орудием! Будто ласточка снует над гнездом. Много у него способов. Иной раз, кажется, и душа вот-вот от тебя отлетит. Дивное это было чувство! Вот такая у него эта вещь — никто с ним не сравнится, и ни у кого ничего подобного нет. Скажу одно — это подлинная драгоценность сего мира. Пойдите к нему и испросите у него, что за искусством он владеет. Вашей наложнице это показалось очень странным, и я ни о чем более не мечтаю, только бы он вернулся. Ибо не могу более без него жить. Одного боюсь — гнева вашего, но готова нести наказание за проступок.

— Так вот оно что! — воскликнул Цю Чунь. — Ума не приложу, где же это мой побратим овладел этим колдовским искусством! Может, от кого из ветреников, повес и охотников до баб, а может, от содержательницы в Цветочном квартале и Ивовом переулке? Рассказывал он мне о своем путешествии в Цзиньлин. Как раз после Сюэ Мяонян и прилепилась к нему, а это возможно, если он доподлинно был хорош с ней в постели.

Они еще поговорили, и этот разговор так вдохновил обоих, что Хаохао задрала юбку и прижалась к нему. Стала перед ним — лицом к лицу. Тот обнял ее, прижал и всадил свое орудие прямо в лоно. Он прижимал ее к себе и отпускал, и это чрезвычайно радовало обоих. Потом Цю Чунь спустил тетиву, и они улеглись спать.