Цвет мира — серый - страница 48

Так должно пахнуть в аду. По крайней мере, как я это себе представляю.

У нас в Тирене была тюрьма, и я как-то раз посетил ее в просветительских целях. Там это был просто подвал, может быть, немного сырой, но с местным ужасом нашу тюрьму никак нельзя было сравнивать.

Камера, в которую меня поместили, по тиренским меркам была рассчитана на одного человека, максимум — на двух. Здесь же нас было четверо.

На мое прибытие другие узники никак не отреагировали. Только здоровяк, сидевший у окна и созерцавший грязный пол, на мгновение поднял голову, скользнул по мне безразличным взглядом и вновь вернулся к прежнему занятию.

На уроках этикета, которые мне преподавали в Весеннем дворце, никогда не обсуждались нормы поведения в тюрьме, по крайней мере, в такой тюрьме, и я решил восполнить этот досадный пробел в знаниях по ходу дела. Стараясь производить как можно меньше шума, я уселся на свободный тюфяк, из-под которого тут же выскользнули две испуганные крысы, и попытался по возможности дистанцироваться от своих сокамерников и от дыры, служившей туалетом.

Потом я принялся рассматривать товарищей по несчастью, благо лунного света, пробивающегося внутрь через небольшое зарешеченное окно, для этого было вполне достаточно.

Здоровяк, которого так интересовал пол — крепкий и очень высокий, что было видно, даже когда он сидел, с мозолистыми, мускулистыми руками и лицом, не отягощенным следами интеллекта, — был похож на крестьянина. Впрочем, с тем же успехом он мог оказаться ремесленником или разбойником. Во-первых, внешность обманчива, а во-вторых, лихие времена могут толкнуть на кривую дорожку и вполне добропорядочных граждан. В глазах его поселились уныние и тоска.

Вторым был парень в потрепанной городской одежде, на вид примерно моего возраста. С ним явно что-то было не в порядке. Он сидел, обхватив руками колени, раскачивался из стороны в сторону и периодически издавал какой-то то ли всхлип, то ли стон.

Третьим обитателем камеры был труп. Завернутый в грязные лохмотья, он лежал в самом дальнем от меня углу лицом к стене. За все то время, что я за ним наблюдал, он ни разу не пошевелился, и мне показалось, что он даже и не дышит, что для трупа неудивительно. Не знаю, чем руководствовались тюремщики, решившие оставить в камере мертвое тело…

Решив, что на сегодня с меня наблюдений достаточно, я лег на тюфяк, постаравшись принять как можно более комфортное положение. Дело оказалось весьма затруднительным. Головная боль немного отпустила, но только для того, чтобы я мог острее почувствовать боль в боку. Наверное, чертовы стражники мне таки сломали пару ребер.

И тут здоровяк решил со мной поговорить.

— С допроса? — спросил он.

— Нет.

— У тебя все лицо в крови.

— Знаю.

Кровь уже засохла и превратилась в жесткую корку, и сие ощущение мне было решительно неприятно. Но трогать лицо руками было больно. Я и не трогал.

— За что тебя взяли? — спросил здоровяк. — Бродяжничество?

Рассудив, что в таком состоянии я все равно не засну, я снова сел, привалившись спиной к холодной тюремной стене.

— Убийство, — сказал я.

— Понятно, — на лице здоровяка не отразилось и тени удивления. — Твои друзья успели убежать или их тоже убили?

— Я был один.

— И кого ты уложил?

— Одного парня. Это была самооборона.

— Так это он на тебя напал?

— Вроде того.

Здоровяк пожал плечами, давая понять, что и не такое возможно в этом странном мире. Наверное, я не очень похож на типа, способного кого-то убить. Учитывая, что в будущем мне предстоит бросить вызов на смертный бой самому опасному человеку в нашем мире, это не очень радостная новость. Хотя о будущем бое с Гаррисом можно уже не беспокоиться. Вряд ли у меня осталось так много этого самого будущего.

— Я Густав, — сказал здоровяк.

— Джим, — представился я. — А тебя за что?

— Конокрадство. Пытался увести коня с постоялого двора. Беда в том, что хозяин коняги вошел в конюшню очень не вовремя. А там и конюхи подоспели…

— Понятно, — сказал я, лишь бы что-то сказать для поддержания беседы. — А этот парень… — я кивнул в сторону всхлипывающего доходяги, и голова отозвалась на это движение новым приступом боли. — С ним все нормально?