Цвет мира — серый - страница 57
— Нас отправят на войну? — догадался Густав.
— Как пить дать, — Ланс весело ухмыльнулся. Улыбка получилась довольно хищной. — Кто-нибудь из вас когда-нибудь держал в руках оружие? Ну, я имею в виду какую-нибудь железяку побольше ножа или кинжала, которыми вы, ночные тати и уголовные элементы, должны владеть в совершенстве? Может, кто-то из вас и в армии служил?
Густав покачал головой, давая понять, что у него нет боевого опыта и отсутствует всякое желание этот опыт приобретать.
— А ты, юноша? — спросил Ланс. — Ты меч когда-нибудь держал в руках? Это такая фиговина, похожая на нож, только больше.
— Держал, — сказал я.
— Молодец. Значит, ты переживешь нашего конокрада на пару минут.
Самого Ланса подобные перспективы отнюдь не тяготили. Вчера он лежал в углу и изображал из себя покойника, а сегодня вдруг сделался весел и разговорчив. На браваду приговоренного к смерти его поведение совсем не походило.
Этот человек знал много такого, чего мы не знали. Возможно, он знал и что-то еще, о чем не счел нужным нам сообщить.
— Если я что-то понимаю в здешних методах ведения войны, а я понимаю, ибо все они в принципе одинаковы, первая линия обороны — это ад на земле, — заявил Ланс. — Она гибнет вся, целиком и полностью, независимо от исхода боя. Поэтому обычно в нее и пихают всякий сброд, вроде нас с вами. Сброд необученный и плохо вооруженный. Кавалерия или латный отряд проходят через такой строй, как нож сквозь масло, и единственное, что первая линия обороны может сделать, — это задержать продвижение вражеской армии на несколько минут, дав лучникам возможность лишний раз выстрелить и отойти на заранее подготовленные позиции, после чего ей остается только красиво умереть.
— Ты так говоришь, как будто тебя самого это не касается, — мрачно буркнул Густав.
— В меньшей степени, чем вас, — сказал Ланс. — У меня, видите ли, большой опыт неумирания во всяких войнах.
— Ты же говоришь, там будет ад на земле, — резонно заметил Густав. — И никому не удается выжить в таком аду.
— В каждом правиле есть исключения, — сказал Ланс. — Некоторым удается. Например, мне.
ГЛАВА 10
Ланс показался мне очень странным человеком, но у меня было неподходящее настроение, чтобы задумываться о чужих странностях. Собственных проблем хватало с головой.
Я уже почти пожалел, что не рассказал инквизитору правду о своем происхождении и причинах нашей схватки с подосланным Гаррисом убийцей, и решил, что если меня вызовут еще на один допрос, то молчать я не буду. Не думаю, что у инквизитора есть полномочия, чтобы решать участь принца, так что меня скорее всего отправили бы в Брекчию, где заседал совет кардиналов. А это помогло бы мне выиграть время, даже если впоследствии мной решат усилить первую линию обороны самой Брекчии.
Но допросов больше не было.
Тюремщик появлялся только для того, чтобы просунуть в окошко двери очередную порцию пищи. Если еда в последнее время стала лучше, как говорит Ланс, то чем же здесь кормили заключенных раньше? Держали только на хлебе и воде?
Много мы им навоюем с такой баландой.
Впрочем, даже если кормить нас с королевского стола, мы тоже много не навоюем.
Я прикинул, что нас ждет в ближайшем будущем. Доспехов нам не дадут, это понятно. Даже легких кожаных, которые могут спасти только от удара мечом плашмя или падающей на излете стрелы. Не тот мы ресурс, чтобы нас беречь. Выдадут по мечу, в лучшем случае, они даже будут острые. Или, если Гаррис двинет вперед конницу, могут раздать длинные пики.
Но конницу Гаррис против Каринтии двинет вряд ли. Конные рыцари — слишком ценные боевые единицы, а Каринтия — не та цель, ради которой ими стоит рисковать в первой волне атаки.
Но даже закованные в тяжелую броню пехотинцы способны нарубить в мясной фарш любой отряд плохо вооруженного и необученного ополчения, при этом потери сторон будут соотноситься, как один к десятку, если не к сотне.
Ланс прав. Для нас там будет ад на земле. А для имперских войск — легкая прогулка.
Не знаю, каким образом в таких заварушках удавалось выживать самому Лансу, если он не врет о своем в них участии, что тоже не исключено, но свои шансы я расценивал не слишком высоко.