Цветок Америки - страница 27

— Об была первой женщиной, с которой я занимался любовью. А я был первым мужчиной в ее жизни. Ей не хватило веры. Она пришла в ту ночь к павильону. Возможно, ей показалось, что духи упрекают ее или преследуют. Я не знаю. Но, думаю, именно поэтому она, оказавшись во власти своего заблуждения, бросилась в пруд. Духам не в чем было упрекнуть Об. Она была светла, как дождевая вода.

Жанна попыталась представить эту сцену: Об внезапно столкнулась с призраками. Нужно иметь закаленное сердце, чтобы вынести подобное зрелище — у нее такой силы не было.

Но чем занимался Франц Эккарт в обществе призраков? Чему могла научить его эта зловещая компания? Она мысленно обещала себе расспросить его в другой раз.

— Она знала, что между вами нет кровного родства? — спросила Жанна.

Возможно, Об ощущала вину из-за того, что любовником ее стал племянник.

— Я сказал ей об этом.

— Ты любил ее?

— Я не пользуюсь этими словами, Жанна. На вашем языке — да, это была любовь. Но для меня это гораздо больше.

На вашем языке.

— Вы любите жалким, мелочным, эгоистичным образом. У нас с Об был брачный союз двух частиц вселенной.

Какая страсть звучала в его голосе! И все та же манера говорить о других людях как о дикарях, чуть ли не животных. Она обмакнула кусок хлеба в горячее молоко.

— С теми, кого полюбил, никогда не расстаешься, Жанна.

Это правда, она никогда не расставалась с Жаком. И с Бартелеми. И даже с Франсуа Вийоном.

— Связь остается и после смерти.

Заря смывала остатки ночных чернил.

— Я жил и буду жить с Об.

Пришла Фредерика, которая еще не вполне проснулась. Пробормотав что-то в знак приветствия, она принялась разводить огонь в очаге. Разговор прервался. Все уже было сказано.

Жак Адальберт тоже спустился и начал кипятить молоко. Ему пришлось разделить постель с Францем Эккартом, ибо дом оказался слишком мал, чтобы принять такое количество народа. Он сказал, что плохо спал: у него было ощущение, что в спальне, помимо брата, находятся еще какие-то существа.

Оставался вопрос об отцовстве, фамилии и будущем ребенка.

Отец Штенгель проявил уместную в данном случае человечность:

— Это ваш внук, мадам, и, поскольку мы не знаем, кто отец, именно вам следует воспитать его по-христиански. Разве что кто-то из двух других ваших детей женится и согласится усыновить его.

Он взял ее за руку:

— Я знаю, что вы будете хорошей матерью.

— Мы назовем его Жозефом, — сказала Жанна мужу, когда встретилась с ним за ужином.

Глаза Жозефа наполнились слезами.

— Это наш внук и еще один ребенок.

Новость, казалось, придала ему новый вкус к жизни, который он почти утратил в последние месяцы, жестоко страдая из-за болезни Об. Имя его и кровь, смешавшись с кровью Жанны, не исчезнут бесследно.

Теперь нужно было известить Франца Эккарта.

— У тебя нет ни очага, ни возможности воспитывать ребенка, — сказала ему Жанна. — Ты даже не смог бы дать ему имя. У Жоашена есть фамилия?

Франц Эккарт покачал головой. Нет, у Жоашена, скорее всего, не было фамилии, поэтому и Франц Эккарт ее не имел. Они появились на свет волей случая и принадлежали к племени магов, где достаточно иметь отличное от других лицо и имя.

— Мы с Жозефом усыновим ребенка. И назовем его Жозеф.

Ее тон не допускал возражений. Молодой человек кивнул. Быть может, он знал тайну своего племени: отцу не дано воспитывать сына.

Крещение произошло через десять дней после похорон Об, в церкви Сен-Пьер-ле-Вьё. Над купелью младенца держал Жозеф. Франц Эккарт не отрывал взгляда от ребенка. Впрочем, он и так целые дни проводил в комнате кормилицы, которая, в конце концов, начала удивляться.

Франсуа взял на руки дитя тайны, своего племянника. Он посмотрел на безмятежного ангелочка и внезапно нахмурился, словно потрясенный догадкой.

— У него черные глаза, — сказал он. — Как у Франца Эккарта.

Через неделю Франц Эккарт вернулся в Пфальц. Жозеф с облегчением встретил известие о его отъезде.

Тем временем одно из его предсказаний сбылось: Цезарь Борджиа втаптывал в грязь пурпур и золото папской власти. Рожденный в то время, когда отец его был кардиналом, и сам возведенный в кардинальский сан, он отнюдь не демонстрировал христианские добродетели: это был вояка, можно сказать — солдафон, отличавшийся крайней жестокостью. Сверх того, поговаривали, что он вступил в связь с родной сестрой Лукрецией.