Цветы, что тебе не к лицу - страница 5

Выпустить эмоции? Они могут взять верх, когда Аоко вернётся домой, а сейчас я должен сосредоточиться на цели.

— Юный Кайто, я думаю, что будет проще поехать в Европу…

— Тогда давайте я сначала проверю того скупщика драгоценностей, который сейчас в Японии, а билеты вы купите на пятое ноября.

— Хорошо, как скажете, — неловко кивнул Джи и вздохнул.

Добраться до Пандоры не так просто, но, если это действительно того стоит, я доберусь.

***

— Аоко, я снова к тебе. А я ночью вылетаю в Париж, — я попытался улыбнуться, — Уже есть прогресс, так что скоро я вернусь с Пандорой и всё исправлю. Подождёшь? Вот, тебе… Это белый анемон.

Белый анемон — «искренние чувства», порекомендовал старик. Надеюсь, Аоко рада им.

***

— Аоко, я вернулся из Парижа! — я немного посмеялся, но кладбище осталось тихим, как и всегда, — Знаешь, там было неплохо… Я хотел купить цветы там, но они пахли совсем по иному, как эти, так что вот, снова у старика купил. Представляешь, ландыши в декабре!

И снова несдержанно расхохотался, пугая и так редких птиц. Наверно, я схожу с ума… Хотя кому какое дело?

***

— Аоко, ты не представляешь! Я уж думал, что старик не работает четвёртого января, — в моих руках был большой букет азалий — их дарят, когда просят подождать ответа, — Конечно, я ещё не говорил, что люблю тебя, но я скажу, когда ты вернёшься. А может вьюнок стоило принести… Тебе понравится вьюнок? Ползучий такой.

Могильный камень молчал, фотография оставалась недвижимой. Аоко на ней наивно улыбалась.

— Ахоко, — усмехнулся я, — Почему эти цветы тебе не идут? Ни один.

Верь, не верь в мистику, но мёртвые молчат.

***

— Морозный выдался февраль, ты согласна? Ох, да, я принёс камелию… Снова белую, да. Я приношу много белых цветов. Но чёрный тебе тоже не пойдёт. Забавный я наверно в чёрном и с белыми цветами.

Я присел на корточки и коснулся рукой холодного могильного камня. Неизменная фотография, куча цветов и тишина кладбища — как я ещё к этому не привык? Нет, я не собираюсь привыкать.

Я привык к её улыбке, к её смеху, к ней, а не к куску мрамора.

— Аоко, осталось ещё немного. Я управлюсь за весну, только подожди ещё немного, хорошо? Скоро приду.

Я кивнул сам себе и побежал назад, в город.

***

— Ой, холодно, — я обнял своей живот, — Блин, надо ещё раз грелки под пиджак засунуть. Март месяц, блин…

— О, ты уже ждёшь?

— Наконец–то…

Ребёнок, которого я ждал уже пятнадцать минут, спрыгнул со скейта и подошёл ко мне. Везёт ему, он успел посмотреть прогноз погоды и тепло оделся, а отцовский костюм меня вообще не греет.

— Впервые слышу, чтобы ты меня о помощи просил! — улыбнулся он, — Так что же тебя интересует?

— Ну, я в детективах ваших не шарю, — я быстро достал из пазухи широкий блокнот с записями, — Тут было замятое дело, мне надо бы знать, кто преступник. Убийство.

— О, — Метантей взял блокнот в руки и пролистал страницы, — Ничего себе, сложное дельце.

— Думаешь, не сможешь?

— Надо подумать, — он заинтересованно улыбнулся, — Тебе надо знать преступника?

— Да. Не спрашивай зачем.

— Ладно, не буду, но с тебя должок потом. Через неделю встретимся.

— Окей, — я потянулся к дымовой шашке, подумав, что он закончил, но услышал позади:

— Кстати, — он смотрел на меня несколько удивлённо, — Ты в последнее время подавлен. Что–то случилось?

— Э, ну, — я сам не слышал свой голос, — Я разберусь с этим.

— А, удачи.

Я совсем забыл сказать «спасибо»… Скажу через неделю.

***

— Аоко, я совсем близок к цели! — я без лишних слов оставляю на её могиле букет из маргариток, — Ещё только март, конечно, да и в апреле я перейду на третий курс, придётся посидеть на церемонии, а в мае как раз доберусь до Пандоры!

Я коснулся своей щеки — она была горячей.

— Мы встретимся четвёртого июня, в… день твоего возвращения!

«Пандора может воскресить мёртвого» — это всё, что мне нужно знать.

***

— Кайто, скажи «сы–ы–ыр!», — в ответ на эту просьбу учительницы я лениво улыбаюсь, — Ярче, ярче!

— Не могу.

— Ну попробуй!

Я вздыхаю и натягиваю счастливое лицо.

Иногда меня поражает, как легко некоторые люди забывают других. Я до сих пор не могу забыть Аоко, пусть уже другой год и начало апреля, а в школе её имя забылось уже в конце августа. Единственное напоминание о ней это я — вечно печальный и одинокий прогульщик, который разучился нормально улыбаться. Чего они от меня ждут, чтобы я оправился? Я оправился, а какими нитками дыру в сердце зашить?