Цветы Эльби - страница 16
Ранен был Актанай, крепкий аркан свалил его наземь. Заточили старейшего в темницу.
Так пала Тигашевская крепость. Погибла надежда юхминцев.
Враг ликовал. Миндыбаю несли дары и называли его при этом не иначе, как мурза.
Утром, едва взошло солнце, привели пинбю Актаная к вражескому военачальнику.
— Скажи-ка, — грозно спросил военачальник, — где находится табор великого эмбю, где поставил он свои знамена?
Отвечал мудрый Актанай:
— Паршивая овца все стадо портит, да, к счастью, она одна. Спроси Миндыбая, а я тебе ничего не скажу.
— Смотри, Актанай, — пригрозил военачальник, — на костер угодишь. Жизнь или смерть — выбирай.
— Смерть страшна, да недолга, — тихо молвил Актанай, — а предательство — мука вечная. Я воин — умру с чистой совестью, за свой народ.
— Совесть… народ, — рассмеялся начальник, свистнув нагайкой, — вот твой брат-чуваш и сожжет тебя.
— Если найдешь такого.
— Уже нашли. Эй, Миндыбай… Позвать тархана!
Миндыбай уже стоял рядом. Был он бледен, как отбеленный холст, голова опущена.
…К полудню на крепостной площади сложили костер. Актаная привязали к столбу.
— Начинай, — приказал военачальник Миндыбаю. — Да побыстрей шевелись.
Руки Миндыбая дрожали, когда он поджигал сухие поленья.
Жадно взметнулось пламя, облизывая хворост. Пахнуло жаром.
Застонал храбрый Актанай, сжимая зубы. В глазах у него помутилось. В последний раз, прощаясь с жизнью, взглянул на белый свет, на поля, зеленевшие за крепостью, на леса, что тянулись без края, на тела порубленных своих товарищей. Глаза его остановились на тархане, и страшен был взгляд Актаная.
Вздрогнул, попятился Миндыбай, точно замахнулись над ним саблей острой.
— Будь ты проклят, изменник, — прошептал Актанай, — на века! И не примет тебя наша земля.
Так погиб Актанай…
Тархан думал, что никто из своих не видел его злодеяния. Но один из воинов, тяжело раненный, ночью уполз из крепости.
Понеслась страшная весть от селенья к селенью, от дома к дому. И проклял народ Миндыбая и весь его род.
Вот оно, это проклятие.
Сила, хранящая наши семьи, наши дома!
К тебе наша молитва и просьба. Предатель да не станет зваться чувашем. Никто не скажет ему — брат, отец не назовет сыном, мать — дитем любимым. Он предал народ и семью.
О земля! Благословляя тебя, чувашские матери берут из груди по три капли молока. Сделай так, чтобы не было Миндыбаю счастья. Пусть топчут его чужие ноги, пусть у него отнимутся руки и онемеют уста.
Нет ему прощения! Вечный позор!
Сила, хранящая наш урожай!
К тебе наша молитва и просьба. Тобой вскормлен и вспоен тот, кто предал тебя. Да не будет ему от щедрот твоих ни воды, ни хлеба.
Солнце светлое!
К тебе наша молитва и просьба. По три капли своего молока бросают матери на росные травы в пору восхода. Пусть предатель станет тенью бродячей, не зная ни тепла, ни света. Все живое без солнца вянет. Пусть же и в нем не будет ни жизни, ни радости.
Это было самое страшное проклятие.
Народ не склонил головы перед пришельцами. Не захотел жить в покорности. Многое видел он на веку своем: и беды, и радости. Верил, придет еще светлый день.
— Все уйдем в леса, все до единого, — говорили промеж себя люди, — соберемся с силой и ударим по врагу.
Так стали Юхминские леса приютом для тех, кто готовился к битвам.
Но и враг не дремал. Вызвал к себе вражеский военачальник Миндыбая и сына его Туймета и повелел им обучить ханских воинов военным приемам чувашей, открыть секреты боя.
Поклонился Миндыбай, делать нечего. С врагом шутки плохи. Раз струсил — теперь служи. Как говорится, увяз коготок, всей птичке пропасть.
— Победим, — сказал на прощанье военачальник, — будет тебе от нас великая милость, станешь царем чувашским, слугой самого хана, господина вселенной.
Обучил Туймет ханские войска, и двинулись они несметной силой, тесня чувашей к Волге.
Ликует Туймет, предвкушая славу и царские почести…
Шли враги к Волге. А тем временем великий эмбю обучал своих воинов новым приемам, неизвестным пришельцам. Побеждают не силой — уменьем. Не зря говорят: и соколы воробьям не страшны, если соколов ведет воробей, а воробьев — сокол.