Цветы Эльби - страница 8
Был он буре сродни, урагану братец кровный. У них, видать, и силу брал. Молния сверкала — душа его отдыхала, гром гремел — отвага прибавлялась.
Долго бились чуваши под знаменем Яндугана. Не раз уж точил Яндуган иступившуюся булгарскую саблю. На волжских точил берегах, на священных камнях. Стал враг поддаваться, еще немного, и побежит.
Однако тут к нему подмога пришла. В одну ночь окружили отряды Яндугана. Врагов была тьма-тьмущая, но чуваши дрались отважно. А потом ушли в дремучие леса, в самую глушь Юхминского края.
Нелегка была дорога, люди устали, спотыкались отощавшие кони. Едва стали в лесу на привал, повалились воины в траву и сразу уснули. Один лишь Яндуган крепился, хмурый ходил между спящими. Думу думал.
Сколько родных деревень осталось в руках врага. Сколько близких — матерей, отцов, любимых. Что их ждет теперь?!.
От этой мысли сжималось сердце Яндугана. Ох, не сиделось ему в лесу. Кликнуть бы клич, смять орду. Но силы иссякли, и людям, и коням отдых нужен, еще надобно сабли навострить, колчаны наполнить стрелами.
Поутру, когда лес шумел от ветра, будто река полноводная, послал Яндуган гонцов в города и деревни — собирать пополнение. Была среди них и его любимая — Илемби. Он стал ее отговаривать. Мол, не девичье это дело — соваться в самое пекло. Да не такая была Илемби. Сама под стать Яндугану. Где трудно — там и она.
И всегда ей везло. А на этот раз попала она в руки врагов.
— Скажи, где-Яндуган? Где его войско?! — допытывались палачи.
Илемби молчала.
— Скажи! — И сверкала над головой кривая сабля. — Убьем!
Ни слова не обронила Илемби, гордо смотрела на мучителей ясными глазами.
— Говори! Иначе умрешь собачьей смертью!
— Смертью. Иу-у-у! — отзывалось далекое эхо.
Ветер-озорник и тот поутих, переменился и стал относить в сторону крики врагов, чтобы не касались они ушей Илемби. Отнесет, воротится, потреплет, погладит нежно черные девичьи косы. Мол, не сдавайся, Илемби, держись!
Эх, были бы силы у ветра, помог бы ей.
А враги уж и вовсе осатанели.
— А ну-ка! — закричал самый главный ихний начальник. — Развяжите-ка ей язык!
Тут схватили Илемби за белые рученьки, заломили за спину. Начальник даже глаза выпучил, ждет — вот-вот Илемби запросит пощады.
Но не запугать голодному волку иволги: слишком высоко птаха летает. Подняла Илемби голову, тихо молвила:
— Одно вам скажу. Зря вы ищете Яндугана. Погодите, скоро сам он вас найдет! — И крикнула в небо вольному ветру: — Эй, ветер, ветер! Ты лети к Яндугану. Скажи о моей неволе. Пусть отомстит за меня! — Вырвалась из цепких рук, стянула с головы шелковый платок и бросила ветру. — Пусть хранит подарок, помнит свою Илемби.
И, сказав так, на глазах у всех превратилась в стройную кудрявую березку.
От неожиданности враги окаменели. Никто и слова не успел вымолвить.
А вольный ветер во всю мочь понесся в юхминские леса, к войску славного Яндугана.
— У-у-у-у. Янду-у-у-га-га-ан! Ау-у!
Вместе с ветром скрылся и платок Илемби.
…Чуть слышно вздыхала река, облизывая прибрежную гальку. Дед посасывал трубку, не замечая, что она давно погасла.
— Ну, а что было дальше? — спросил я старика, взволнованный рассказом. — Встретились ли Яндуган и Илемби?
Перед глазами все еще стояла девушка с гордым и страдающим лицом.
— Не торопись, — ответил дед. — Вам бы, молодым, все поскорей. А я стар, дай, передохну.
Спустя некоторое время он продолжал:
— Недолго враги хозяйничали. Под знаменем батора Яндугана прогнали их чуваши. — Дед помолчал, потом взглянул на меня искоса. — Я так думаю, он и сейчас жив, Яндуган. Пока жив человек, он борется за правду. — Ендимер поднял глаза, светлые, словно незрячие — мне даже жутко стало — и произнес торжественно: — Мчится он впереди своих ратников, шелковый платок по ветру развевается. И ничего его не берет — ни сабля кривая, ни пуля. Вот покончит он со всякой нелюдью, остановит коня и, обняв березку, поцелует трижды. Тогда и превратится она в юную Илемби. День этот станет праздником для всех на земле.
Лодка причалила к мысу Илемби. Ткнулась в песок. Березка стояла, склонясь над самой водой. Серебристая шелестела листва.