Цветы корицы, аромат сливы - страница 48

— …Налет «Курама Тэнгу» на Ляньхуа — это была маленькая локальная операция, еще и полузасекреченная. Но потом-то! Известное наступление в мае-июне. Пришли и в Хэнань, и в Хунань, и в Хубэй, и очень быстро. И ломились там дальше на юг… Я вот не знаю: дедушка бежал от раздраженных односельчан, которым, так сказать, не мог смотреть в глаза…

— Или от второй волны японцев, которые могли с него спросить?

— Слушай, — Сюэли помедлил. — Возьми меня с собой в поиск. Мне обязательно нужно.

— Нормально: я тебя зову с собой два месяца, вдруг — «возьми».

— Я понял только теперь. Мне же очень нужно туда!

— Тебе нужно, да: вымарщивать носителей необходимой инфы. Там же море историков, практикующих, все регионы… В апреле поедем. Если кто-то где-то про твоего дедушку что-то…

— Вот. Буду выуживать… вылущивать?.. как ты сказал?.. ну, всех, кто хоть что-то мог прочесть случайно в бумагах. Мне нужно найти, куда же дедушка попал. Я до записок этого поручика… лейтенанта этого, вообще не знал, я не верил даже, что можно что-то нормальное о дедушке раскопать. Блин, он как живой для меня сейчас.

— Узнавать, кто либо про дедушку что-то знает, либо про театр. Бежать в Россию — офигенно хороший выбор.

— А что его ждало? Прямо пуля в лоб?

— Ли Сяо-яо — за незаконный переход границы, лет семь-пять, не больше, — авторитетно сказал Леша. — Потом — работа на стройках народного хозяйства. Нет, выгода только одна: русские — прекрасные люди. Они ничего не знают от театре. Даже если сунуть им его под самый нос, они ничего не распознают. Решат, что это какая-то фигня в коробочке…

— Кстати, слушай: можно странный вопрос? Почему ты спокойно так отнесся к истории с театром? Ведь выглядит как бред. Цунами поверила сразу, но она странная, Ди спокойно воспринял, но он даос, ему все до лампочки, Цзинцзин поверила, но она любит меня.

— Что театр вызывает к жизни события из пьесы? — усмехнулся Лёша. — Не забывай, что ты как бы имеешь дело с поисковиком. Я тебе рассказывал про Любанский лес? Нет? Там лес такой, напуганный. Он новый на этом месте вырос, лес, но до сих пор к чему-то прислушивается. Опять же одна бабка местная сказала — про все эти места в принципе: «Убили землю в войну, вот и не родит она». Этот лес пробовали заготавливать. Фиг-то. Его на лесобиржах не берут — об него пилы ломаются, все в осколках. Нет там людей, живых. Последние колхозы крякнули еще до перестройки. В Тосненском районе всех жителей убили немцы. На момент освобождения во всем городе Тосно было одиннадцать жителей. А в районе, боюсь соврать, пара сотен человек. Зато у немцев там было около сотни концлагерей. После войны Ленобласть, по сути, не восстановилась до сих пор.

Так вот, слушай: вообще говоря, поисковые отряды — просто рассадник всякой мистики. То дождь с голубого неба, то голоса в пустом лесу — то русский мат, то немецкая мова, то мужики в форме к костру выходят, то в мае снег на ботинках обнаруживается на местах февральских боев. Всякие мелочи, типа во сне видят сон с точной локализацией останков конкретного бойца. Вот такие дела непонятные — но есть. Поэтому поисковики в подобные вещи поверят быстрее, чем человек неподготовленный. Девайс, который воплощает сюжеты пьес в реальность? — да ради бога. Пока примем за данность. Надо разобраться не спеша, куда кто делся, — да. Похоже, даже в стране восходящего солнца подробности про театр знали единицы специалистов. А у нас вообще про это глухо.

— А, и знаешь что еще? — сказал Лёша, уже когда они прощались в коридоре. — Я всё понимаю: ты волнуешься за бабушку, горло перехватывает спазм, трубка выпадает из рук. Но узнай ты все-таки у бабушки — что там произошло?

— Вы знаете, я не так чтобы сам хорошо это помнил… вы немножко застали меня врасплох. Но, если подумать, — я помню без подсказки поэму Ван Ци про стрелы листьев бамбука и копья его стволов. И это я вам прочту в конце урока, а пока поговорим лучше немного о выборе бумаги и туши…

Сюэли нужно было подумать. О четырех сокровищах кабинета ученого он мог рассказывать более или менее механически, рассказ этот не занимал его мыслей, тогда как чтение стихов изматывало.