Цветы корицы, аромат сливы - страница 59

— Ничего. Я понимаю, что обычно, если едешь в Самару, Тобольск — не по дороге, — сказал Сюэли и подул на замерзшие пальцы с огрызком карандаша. За окном была полная темень, иногда проносились шальные деревья на фоне чуть более светлого неба. — У нас говорится, мышь переезжает на новую квартиру — понемножку перетаскивает. Я постепенно все это… А откуда берут гробы?

— Гробы — это работает местная администрация. Прошлой весной подрядилось Минобороны поставить гробы для нашей экспедиции, около пятидесяти. В самый последний момент выяснилось, что у них есть приказ, согласно которому машины не должны выходить из парков на восьмое-девятое мая. В результате пришлось обходиться двадцатью гробами, которые сделала местная администрация. Вот за это мы очень «любим» Министерство обороны, души не чаем. Не то чтоб настаиваю — просто знаю его неизменно вот с такой стороны.

— Я понял. А нормально, что я эту куртку взял?

— Нормально. Не важно, что на ней написано. Правильно, что не взял шляпу, замшевые перчатки и это… чего там у тебя было? — вот этот имидж у тебя бы сразу вид потерял… на раскопе. Слушай, я не знаю, как ты поймешь инструктаж, — сказал Леша.

— А ты проведи мне инструктаж уже сейчас, — попросил Сюэли. — Индивидуально.

— Хорошо. Медленно и супер-внятно. Молодых обычно ставят на переборку отвалов. Работа нудная, тонны земли пальцами перебираешь, но высока вероятность обнаружения медальонов. А в основном — мелкие останки, фрагменты, а также «мусор войны» — осколки, гильзы, обоймы, осколки, осколки… На каждого убитого — не один центнер железа. Минометные осколки — крошево из сталистого чугуна, типа крошки гранитной, артиллерийские осколки — плоские, ножевидные, до полуметра бывают, они в свое время разлетались эффектом бумеранга со сверхзвуковой скоростью.

Обязательный инструктаж заключается в категорическом, на отборном мате, запрете дергать все, о чем не знаешь. Проволока может быть растяжкой, любой металлический предмет — хрен его знает чем. За тех дураков, кто сперва дергает, а потом думает, выпили уже давно. За шестьдесят с хреном лет пикриновая кислота взрывателей превратилась в пикраты, а они вообще непредсказуемы. Поэтому — команда «покинуть раскоп» выполняется автоматически, вопрос «Че за хрень?» задается метрах в пятидесяти поодаль.

Чужие костры в лесу обходятся как можно дальше — кто и что там плавит-выжигает, ведает только Аллах. Черные следопыты испытывают к нам понятную неприязнь, мы к ним тоже. Прав тот, кто из леса вышел живым. Свои костры тоже по той же причине без присмотра стараются не оставлять. Вообще любой костер разжигается после проверки грунта металлоискателем и щупом. Хотя в Любани вопрос отношений с черными не такой острый. Мы с ними поляну поделили. Они идут за железом, мы за бойцами. Зачастую при обнаружении наших бедолаг черные наводят на них нашу разведку, так как взять с них один хрен нечего — как у латыша, х… да душа. Это не гансы, упакованные по полной программе.

— А как они наводят? Напрямую общаются? Или знаки в лесу оставляют?

— Да и напрямую, бывает, но чаще — засечками на стволах, или, бывает, звездочку вырежут на толстом дереве. В лесу ее хорошо заметно бывает.

— А «гансы» — это «фрицы»?

— Да.

В блокноте появилась запись:

— Ну, про любанский лес я тебе рассказывал.

— Да, что он странный. Как будто стоит ни жив ни мертв.

— Не, кстати, это не совсем верно ты понял, там живности всякой… Лис там вообще просто до охренения, и они непуганые. К нам на раскоп приходила, выпрашивала еду внагляк, что твоя собака. Там зверье вообще людей не боится. Нет там людей. Живых. Ну, в общем, с непривычки иногда… может стать страшно.

— Страх — это переменчивое понятие, — аккуратно сказал Сюэли. — Мне… не очень приятно это говорить, но у китайцев и чувство юмора, и страх одинаковые с японцами, не с русскими.

— Как это — одинаковый страх? В смысле, боятся одинаковых вещей по одинаковым причинам?