Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - страница 21

— Да, с таким планом во дворец Линьянгэ,[118] может, и не попадешь, но придумано ловко, — выслушав старуху, воскликнул обрадованный Симэнь.

— Только смотрите, про обещанные десять лянов не забудьте!

— Кто отведает хоть мандаринную корочку, тот не забудет озера Дунтин.[119] Когда же сбудется этот план?

— За ответом нынче вечерком приходите, сударь. А я сейчас, пока ее муж торгует, пойду попрошу у нее календарь да потолкую как следует. А вы тоже не мешкайте! Быстрей несите шелк и парчу.

— Только устрой все, а я не подведу.

Симэнь Цин простился со старухой и вышел из чайной. По дороге он купил три куска шелка и на десять лянов лучшей парчи с серебристым отливом. Дома позвал доверенного слугу Дайаня, велел ему увязать покупки и отнести в чайную старухе. Ван с радостью приняла узел и отпустила слугу.

Да,

Получив шелк, тафту и парчу, Ван вышла черным ходом и направилась прямо к дому У Чжи. Ее встретила Цзиньлянь и провела наверх.

— Что это ты, милая, старуху совсем забыла, даже чайку не зайдешь выпить?

— Нездоровилось мне эти дни, мамаша, — отвечала Цзиньлянь. — Даже с места сдвинуться не было охоты.

— У тебя, наверно, найдется численник? Дай-ка мне, пожалуйста, взглянуть. Хочу день для шитья выбрать.

— А что вы шить собираетесь, мамаша? — поинтересовалась Цзиньлянь.

— Да вот, болезни и недуги одолевают. Как бы ненароком чего не случилось. И сына дома нет…

— Куда он исчез? Совсем его не видно.

— Уехал с торговым гостем в дальние края. Нет ни письмеца, ни весточки. Целыми днями себе места не нахожу.

— Сколько лет сыну?

— Семнадцать.

— А чего вы его не жените? И вам была бы в доме помощница.

— Вот и я говорю. И то и другое — все самой. Прямо забегалась. И то уж присматриваю. Женю, только бы приехал. Удушье и кашель замучили меня, старуху. Ни днем, ни ночью не дают покою. Давно зарекалась сшить себе на смерть. Спасибо, один состоятельный человек нашелся. Частенько ко мне в чайную заглядывает. Я тоже у него бывала — больных лечила, сватала, служанок покупала. Знает, что на меня можно всегда положиться, во всем мне помогает. Вот и шелку подарил — старухе на смерть. Тут шелк, тафта и немного парчи — на все хватит. Уж больше года лежит, все никак не соберусь. А как немного освободилась, решила сшить. Здоровье никуда, да и год високосный. Пошла было к портному, а он так дорого запрашивает и на дом отказывается идти. Работы, говорит, много, некогда. Так меня расстроил!

— Я эти дни свободна и могла бы вам пошить, мамаша, если, конечно, вы не против. Только, боюсь, не угожу, — сказала, улыбаясь, Цзиньлянь.

— Если б ты сшила своими драгоценными ручками, мне б и умереть было легко, — старуха расплылась в улыбке. — Давно слыхала, какая ты мастерица, да попросить не решалась.

— Ну что вы! Если я обещала, сделаю. Пойду численник принесу, а вам благоприятный день выберут.

— Не вводите, милая, старуху в заблуждение. Вы ведь знаете песни, романсы и все арии на свете. К чему же просить кого-то посмотреть численник?

— Я не училась с детства, — сказала, улыбаясь, Цзиньлянь.

— Будет скромничать! — Ван достала численник и подала Цзиньлянь.

— Завтра счастья не предвещает, — проговорила Цзиньлянь, — послезавтра тоже дурной день, а вот следующее число для шитья подходит. Тогда и начнем.

Старуха взяла у нее из рук численник и повесила его на стену.

— Само твое желание сделать мне доброе дело означает счастье, — сказала она. — Зачем еще какой-то день выбирать! Мне уж объясняли: завтра, мол, день тяжелый. А я вот что скажу: для шитья нет плохих дней, и беспокоиться тут нечего.

— Да, на смерть шить как раз и надо в тяжелый день, — поддержала ее Цзиньлянь.

— Согласна, милая? Ну вот, и мне от души отлегло. Значит, завтра ко мне и приходи.

— Зачем же? У вас я шить не смогу, — возразила Цзиньлянь.

— Но мне хотелось бы поглядеть, как пойдет работа, да и дом не на кого оставить.

— Тогда я завтра с утра приду.