Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - страница 40
за чи[160] драли — и ни медяка не уступят. Человек до тридцати одних красильщиков постоянно держали. И всем молодая хозяйка управляла. У нее две служаночки. Старшей — лет пятнадцать, зовут Ланьсян, ей уж прическу сделали[161] а другой, Сяолуань, — двенадцать. Они вместе с госпожой к вам в дом перейдут. А у меня вот какое желание: поженю вас, а сама, чем в захолустье на окраине ютиться, сниму домик побольше. Такая даль, что и к вам не зайдешь. А вы, сударь, не один кусок полотна мне еще в прошлом году посулили — помните, когда Чуньмэй покупали? — да так и не дали. Впрочем, сейчас нечего говорить — потом уж за все отблагодарите. Да! Вы видали какие у ворот два прилавка для холста? — продолжала сваха. — Вот какими сам-то деньгами ворочал! Один дом, считай, сот семь, а то и восемь стоит. Пять построек вглубь — вплоть до той улицы тянутся. И все меньшому брату отойдет.
Пока они вели разговор, вошла служанка и позвала тетушку Сюэ. Наконец, послышался звон дорогих украшений, пахнуло нежным ароматом мускуса и орхидей, и явилась красавица в переднике с голубым единорогом,[162] в вытканной цветами кофте из тонкого шелка и ярко-красной юбке с широким подолом. Жемчуг с бирюзою и торчащая сбоку шпилька-феникс украшали ее прическу.
Глазом не моргнув, смотрел на красавицу Симэнь Цин.
Только поглядите:
Величава, стройна, разодета — похожа на яшмовое изваянье. Не худа, не полна, не высока и не низка. Едва заметные рябинки ей придавали неподдельное очарованье. Выглянув из-под юбки, всякого восхищали ее золотые лотосы-ножки. Что за гармоничное созданье! Как она мила собой! Сверкали жемчуга в золотых сережках, свисавших до самых плеч. Красовался в прическе феникс двуглавый — шпилька. При малейшем движеньи мелодично звенели нефритовые ожерелья. Стоило ей сесть — и разливалось дивное благоуханье мускуса и орхидей.
Да,
Симэнь был очарован ее красотой. Тетушка Сюэ поспешно отдернула занавеску, чтобы впустить прелестную хозяйку, и та, скромно поклонившись гостю, села напротив. Симэнь не сводил глаз с чаровницы, рассматривая ее с головы до пят. Она потупила взор.
— У меня умерла жена, — начал гость. — И я хотел бы, чтобы вы вошли ко мне в дом и вели мое хозяйство. Каково будет ваше мнение, сударыня?
— Позвольте узнать, сколько вам лет, сударь, и давно ли вы живете без хозяйки?
— Впустую прожито двадцать восемь. Родился я в полночь двадцать восьмого дня в седьмой луне. Увы, больше года как умерла жена. Осмелюсь спросить, сколько цветущих весен видели вы, сударыня?
— Мне тридцать.
— Значит, вы на два года старше меня…
Тут в разговор вмешалась сваха:
— Когда жена старше на два, богатству день ото дня расти, а на три — целые горы его обрести.
Не успела она договорить, как вошла служанка с тремя чашками и засахаренными апельсинами. Она заварила чай в отделанные серебром лаковые чашечки с серебряными ложечками в форме абрикосового листка. Хозяйка встала, протерла чашку своими изящными тонкими пальчиками и с поклоном поднесла Симэню, который не замедлил ее принять.
Тут тетушка Сюэ, быстро нагнувшись, приподняла хозяйкин подол, чтобы показать гостю пару прелестных золотых лотосов-ножек, величиною точь-в-точь в три цуня, с очаровательными острыми-преострыми носками, обутых в ярко-красные расшитые золотыми облаками туфельки на толстой подошве из белого шелка. Симэнь пришел в восторг. Вторую чашку хозяйка подала свахе Сюэ, и только потом села за чай сама.
После чая Симэнь велел Дайаню внести квадратную коробку с подарками. Два узорчатых платка, пару дорогих шпилек и полдюжины золотых колец выложили на поднос и преподнесли хозяйке. Сваха намекнула ей, чтобы она поблагодарила гостя.
— Когда же вы, сударь, намерены прибыть с подарками? — спросила хозяйка. — Мне хотелось бы сделать кое-какие приготовления.
— С вашего согласия, сударыня, — отвечал Симэнь, — двадцать четвертого в этом месяце я мог бы привезти вам свои скромные подарки, а второго в следующей луне устроим свадьбу.