Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - страница 42

— А еще слыхал, — продолжал свое дядя, — что он живыми душами торгует. Жен своих избивает и мучает. Чуть какая не угодит, зовет сваху и велит продать.[164] Неужели и тебе хочется такое терпеть?!

— Не то вы говорите, дядя. Какой бы строгий муж ни был, жену он бить не будет, если она расторопна и услужлива. А я так себя поведу, что сама лишнего не скажу и разговоры слушать не стану. Что он мне сделает! Конечно, если жена поесть любит послаще, ленива да с длинным языком, такая сама на свою голову неприятности накликает. Такую и стоит бить как собаку.

— Погоди! — не унимался Чжан. — У него, говорят, дочь лет четырнадцати, незамужняя. Вот на нее нарвешься, а языков хоть отбавляй — изо всех углов начнут на тебя шипеть, что тогда?

— Ну что вы, дядя, все говорите! Взрослые — взрослыми, а дети — детьми. К каждому свой подход. С ребенком надо быть ласковой, тогда не придется опасаться, что муж разлюбит или дочь ослушается. Не боюсь я, будь у него куча детей.

— Посмотри, до чего он беспутный! Домой не заявляется — спит среди цветов, ночует под ивами.[165] Ничтожество — одна лишь внешность и есть. Скольких он обобрал! Не погубил бы он и тебя.

— И опять вы не правы, дядя, — стояла на своем Мэн. — Ну и что ж из того, что муж гуляет. Наше женское дело — в заднем флигеле распоряжаться, а что там, за дверьми нашими делается, — нас не должно касаться. Ведь не бегать же за мужем по пятам! А счастье человека — оно как деньги — приходит и уходит. Один бедствует, другой роскошью наслаждается. Случается, и у государя казана пустеет, тогда и ему приходится к придворному конюшему за займами обращаться. Кто, — про купцов я и не говорю, — будет деньги как сокровище хранить! Достаток на подоле приходит. И к чему вы, дядюшка, так расстраиваетесь?

Удостоверился Чжан Четвертый, что невестка на язык остра, ее не переубедишь, побледнел от досады, выпил чашку-другую жидкого чаю и ушел.

О том же говорят и стихи:

Пристыженный дядя Чжан вернулся домой и рассказал обо всем жене. Решили обождать до свадьбы, чтобы тогда сослаться на племянника Ян Цзунбао и не дать невестке увезти добро, но об этом пока распространяться не будем.

Наступило двадцать четвертое число, когда Симэнь Цин должен был прибыть с подарками. Он пригласил и старшую жену У Юэнян. Нагрузили тюков двадцать одежд и украшений, нарядов на все сезоны года, лучших фруктов и сладостей, шелков и парчи. Приглашены были тетушка Ян и Мэн Старшая, но об этом говорить подробно не будем.

Еще через два дня позвали, как просила золовка, двадцать монахов отслужить заупокойную службу по усопшему мужу. После поминок предали сожжению табличку покойного.

Перед самым отъездом Мэн дядя Чжан позвал в дом соседей, чтобы поговорить с невесткой в их присутствии.

Симэнь Цина сопровождала тетушка Сюэ. Чтобы перевезти постель невесты и сундуки с приданым, они прихватили нескольких бездельников и человек двадцать солдат охраны. Но их удержал дядя Чжан:

— Именем Неба прошу! Обождите грузить! — кричал он. — Мне надо кое-что сказать.

Чжан пригласил всех в дом.

— Послушайте, уважаемые соседи! — обратился он к собравшимся, когда все вошли в дом и уселись. — Вот и сама хозяйка здесь. Всем известно, что твой муж, Ян Цзунси, — Чжан обернулся к Мэн, — и его меньшой брат, Ян Цзунбао, — мои племянники, дети моей старшей сестры. Племянник, увы, скончался. Он оставил после себя солидное состояние. Ты вот в другой раз замуж выходишь, нам, родственникам, неудобно, конечно, вмешиваться в твои дела. Что верно, то верно. Но как быть с малолетним чадом Ян Цзунбао, как, я вас спрашиваю? За какие такие грехи в прошлой жизни возлагается на меня его содержание?! Ведь он родной брат твоего покойного мужа. И у него есть доля в братнином наследстве. Ты в дом к мужу уходишь и иди себе, мы тебя не держим, но открой при соседях сундуки, чтобы все знали, что ты берешь. Что ты на это скажешь, а?

— Почтенные соседи, — с плачем начала Мэн. — Не прав мой дядя. Ведь ничего я мужу дурного не сделала, его не губила. К своему позору я в другой раз выхожу замуж.