Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - страница 45

— Не бейте меня, матушка, — взмолилась Инъэр. — Я сильно проголодалась и украдкой съела…

— Ага! Украла! А еще на меня сваливаешь, арестантка: я, мол, обсчиталась. Я ж вижу, это ты, корень зла, ты, непутевая, стащила. Жив был рогоносец, — черепашье отродье, ему плакалась — из мухи слона делала. Теперь к кому побежишь?! Вот передо мной и хитришь. Смотри, все кости переломаю, арестантка непутевая!

Цзиньлянь ударила падчерицу еще несколько раз, потом разрешила прикрыть наготу, приказала встать рядом и обмахивать веером.

— Подойди поближе и подставь свою рожу! — немного погодя крикнула мачеха. — Дай ущипну тебя как следует.

Инъэр покорно подставила лицо, и Цзиньлянь так ущипнула острыми ногтями, что у падчерицы на щеке появились две кровоточащих отметки. Только после этого Цзиньлянь простила Инъэр.

Потом хозяйка подошла к зеркалу, переоделась и встала у ворот. И судьба сжалилась над нею. Неожиданно к дому подъехал верхом на коне слуга Дайань. Под мышкой он держал сверток. Цзиньлянь окликнула его и спросила, куда держит путь.

Дайань, малый речистый и смышленый, частенько сопровождал Симэнь Цина, когда тот ходил к Цзиньлянь. А коль скоро и ему от нее кое-что иногда перепадало, он перед хозяином старался замолвить о ней доброе словцо.

И вот, едва завидев Цзиньлянь, Дайань повернул лошадь и спешился.

— Хозяин посылал подарок отвезти. От начальника гарнизона еду, — объяснил слуга.

Цзиньлянь пригласила его в дом.

— Что делает хозяин? Почему не навестит? Его и след простыл. Должно быть, зазнобу завел, а меня бросил как старую головную повязку?

— Никого он не заводил, — отвечал Дайань. — Все эти дни занят был по горло, вот и не сумел к вам выбраться.

— Пусть дела, но не показываться целых полмесяца, даже весточки не прислать?! Нет, забыл он меня и все. Хотелось бы знать, чем же он все-таки занят? — спросила она, наконец.

Дайань только улыбался, но не решался говорить.

— Дело было, — нехотя проговорил он. — Но зачем вы у меня выпытываете?

— Гляди, какой изворотливый! Не скажешь, буду весь век на тебя зла.

— Я вам расскажу, сударыня. Только потом хозяину не говорите, что от меня слышали, ладно?

— Ну конечно.

Так, слово за слово, все от начала до конца рассказал Дайань о женитьбе на Мэн Юйлоу.

Не услышь этого Цзиньлянь, все шло бы своим чередом, а тут по ее благоухающим ланитам невольно покатились, точно жемчужины, слезы.

— Так и знал, что вы будете расстраиваться из-за пустяков, — всполошился слуга, — потому и не хотел говорить.

— Ах, Дайань, Дайань! — Цзиньлянь прислонилась к двери и глубоко вздохнула. — Ты не знаешь, как мы друг друга любили! И вот ни с того ни с сего бросил.

Слезы так и брызнули у нее из глаз.

— Ну, к чему ж так убиваться? — уговаривал ее Дайань. — Наша госпожа и та махнула на него рукой.

— Послушай, Дайань, что я тебе скажу. — И она излила душу в романсе на мотив «Овечка с горного склона»:

Говорят: что без труда найдешь, то легко и потеряешь. Счастье скоротечно — такова жизнь! — заключила Цзиньлянь и заплакала.

— Не плачьте, сударыня. Мой господин, наверное, навестит вас на этих днях. Ведь скоро его день рождения. А вы напишите ему письмо, — посоветовал он. — Я передам. Как прочитает, так и прибудет.

— Сделай такое одолжение. Буду ждать. Если придет, пожелаю ему долгих лет, а тебе красные туфли поднесу. Не придет, ты, болтунишка, виноват будешь. Ну, а как спросит, зачем у меня был, что скажешь?

— Скажу: остановился лошадь напоить, тут подходит тетушка Ван, говорит: госпожа Пань зовет. Вот письмо велела передать, а еще кланяется и просит зайти.

— Да, на такого речистого можно положиться, — засмеялась Цзиньлянь. — Ни дать ни взять, вторая Хуннян.[168]

Цзиньлянь наказала Инъэр подать гостю тарелку пельменей и чаю, а сама удалилась в комнату, достала лист цветной бумаги, осторожно взяла яшмовою кисть, поправила волоски и написала романс на мотив «Обвилася повилика»: