"Дѣти времени" и другие рассказы из жизни рабочих - страница 11

Аверьянов усмѣхнулся, посмотрѣл на него снисходительно, как на школьника и повторил:

— Так ты захвати все, — и вышел из кухни.

— Захвачу, — проговорил ему вслѣд Рогулин. Аверьянов пошел в спальню. Он помѣщался в

нижнем этажѣ. Спальня представляла из себя род солдатской казармы: три ряда сплошных нар тянулись во всю длину помѣщенія. Нары были двойныя, раздѣленныя посрединѣ двумя сколоченными досками, вродѣ конька деревенской крыши. То было изголовье. на котором лежали кое-гдѣ подушки, засаленный и ласнящіяся от грязи, гдѣ просто мѣшки, наполненные разным хламом, на иных же лежали прямо кучи тряпья. Спали они головами вмѣстѣ, получалось два ряда голов, а ногами к проходам, Под окнами стояли разные ящики, на подобіе столов, с крышками, оторванными от тѣх-же ящиков и прибитыми к какому-либо обрубку дерева. Такая же мебель была и для сидѣнья: обрубки дерева, ящики и самодѣльные козелки на подобіе скамеек.

На столах (если их можно назвать столами) видны были слѣды прежних употребленій пищи. Щели этих столов обильно были наполнены жирной грязью, в которой невозмутимо проживало царство бѣлых червячков, в изобиліи получая пищу в видѣ крошек хлѣба и разливаемых жидкостей. Но они были вѣжливы, или же боялись дневного свѣта, и только изрѣдка показывались на поверхность, да и не было нужды. Случалось, кто либо не преднамѣренно между разговором ковырнул спичкой в такой щели, то поднималась отвратитеьная вонь и показывались щелинные обитатели, а ему замѣчали:

— Ну, что ты дѣлаешь? Перестань!..

И он переставал. Щелинное царство успокаивалось, входя в обычную колею.

Теперь за этими столами сидѣли группами рабочіе, пришедшіе от обѣдни, и пили чай, угощаясь разной снѣдью; другіе же, которые не ходили в церковь. уже отпили и играли гдѣ в карты, в фильку, гдѣ в шашки, а остальные сидѣли или стояли группами, разговаривая на разныя темы.

Аверьянов, войдя в спальню, не спѣша шел по проходу, порой останавливаясь около той или другой группы, затѣм, не найдя ничего для себя интересного, пошел к своему мѣсту спанья, выдвинул из под наю черный дорожный саквояж, открыл его. Саквояж был полон книг и брошюрок, Он стал перебирать книги, порой задумываясь над заглавіем или любуясь им, перелистывал страницу, другую, пробѣгал глазами, закрывал, клал и брал другую. Вот знакомый Некрасов Аверьянов посмотрѣл на факсимилэ, на фотографію понта, перевернул нѣсколько листов, прпсѣл на корточки около саквояжа, и незамѣтно углубился в чтеніе. Прочитав несколько листов, он тряхнул головой, точно соглашаясь с чѣм-то. Потом, закрыв книгу, положил ее на нары и стал закрывать саквояж. Но тут, немного гграенѣя, подошел Яшка, говоря:

— Семен Матвѣич, дайте почитать еще какую-нибудь кннжечку!

— Да у меня, кажется, ничего нѣт подходящаго-то для тебя. А ту ты прочитал? — б свою очередь спросил ііверьянов.

— Ну, да, прочитал, — отвѣтил Яша.

— А понял ли что-нибудь?

— Все понял, — отвѣтил самоувѣренно Яшка.

— А ну, разскажи, как ты понял, — улыбаясь задал вопрос Аверьянов.

Он дал ему маленькій разсказ из деревенской жизни (Семенова). Там говорилось, как один деревенски парень, добрый, старательный и умный, но только бѣдный, полюбил одну дѣвушку из зажиточной семьи другой деревни. Однажды он возвращался со свиданья со своей возлюбленной, и нашел в полѣ цѣ~ лую штуку ситцу. Он уже мечтал, как он подарит ее своей возлюбленной, и вдруг услыхал бѣшенную скачку и крик. Инстинктивно он спрятался за кочки в близ лежащем болотѣ. Его все-таки увидѣли, схватили. То были крестьяне из его села. Ситец этот был украден ворами у сельскаго старосты. Одну штуку ситца воры по дорогѣ потеряли. Спрашивают: гдѣ был? Куда идешь? Он не хотѣл сказать, не хотѣл надѣлать стыда своей возлюбленной. Его связали, избили и отправили в волость судить.

Да тут и разсказывать-то нечего, проговорил Яшка, пропал бы человѣк ни за что, если бы не эта самая дѣвушка не постыдилась и не сказала все как было. А все это надѣлал староста, потому-что был зол на него за то, что он ему перечил и стоял за мир. Как видно, богатѣи-то больше несправедливы, нежели бѣдные, закончил Яшка.