Да, был - страница 10

Старко поник головой, кашлянул.

— На обратном пути опять «принимал парад», — в голосе рассказчика послышались злые ноты. — Семьдесят грузовиков, по двадцать пять солдат в каждом. Двадцать четыре тяжелых орудия, понтонный парк. — Старко хрустнул пальцами. — Э-эх, рацию бы, да дать знать нашим… Лежу и думаю: вот поднимется паника, если узнают, что в двух шагах от дороги притаился советский боец! Хотелось вскочить да гранатой в них, гранатой… а после пулеметом — тр-р-р!.. Так-то, брат Владимир Николаевич. До Урала не дойти. Дед звал: «Приходите, укажу дорогу в лес».

Затаив дыхание Русин с ужасом смотрел на Старко. Слушал, не верил, и едва Старко кончил — вскочил.

— Врет твой дед!.. — сердито выкрикнул он. — Врет!.. Сам ты говорил: «войска идут». Это на Урал-то своим ходом? Эх, ты!.. Я здесь считал самолеты… Фронт не больше чем в двухстах километров от нас. И бои там жаркие. Вчера наши подбили пятьдесят семь бомбардировщиков! Врет дед! Врет! Мы и без деда найдем леса. Завтра двинемся…

…Пещеру оставили в полдень. Перед выходом побри-лись. Забрали шинели, вещевой мешок и остатки пищи. Гранаты оставили. Впопыхах Старко принес их без капсюлей-детонаторов.

Шли молча, оврагами и лощинами. На открытых местах пригибались, скользили от куста к кусту. Через час Старко остановился, сказал: «Торопиться некуда, отдохнем» и, как только сел, принялся рассматривать подметку на левом сапоге. Она еле-еле держалась.

Русин раскрыл полевую сумку, пошарил в ней, оторопело, вопросительно, взглянул на Старко и нерешительно сказал:

— Слушай, Остап Данилович, не могу найти партийный билет и командирское удостоверение. Ты, случайно, не видел?

Старко кивнул головой:

— Эге, видел…

— Где?

— В пещере остался твой билет, — не моргнув глазом, ответил Старко. — И удостоверение там. Вложил в консервную банку и закопал.

Кровь отхлынула от лица Русина. Он побледнел, резко схватил Старко за руку чуть повыше кисти:

— Да как ты смел? Кто позволил тебе?

Старко высвободил руку, невозмутимо посмотрел на друга и медленно, внушительно сказал:

— Сердце позволило. То самое сердце, которое приказало спасти и выходить тебя.

— Да как же так? >— оторопел Русин.

— Да так: взяло и позволило. Мы в глубоком вражеском тылу. Не к чему носить партбилет в сумке. Считай, будто переведен ты на нелегальное положение и вроде как бы ушел в подполье. А вернешься — разыщешь и билет и удостоверение. При нужде найдешь пещеру?

Русин машинально ответил: «Конечно, что за вопрос?»

— Так вот, — продолжал Старко, — как войдешь, так и ищи в левом крайнем углу.

— А ты, — допытывался Русин, — свой партийный документ тоже спрятал в пещере?

Старко, помолчав, мотнул головой и процедил:

— Нет, мой при мне. В сердце ношу. Беспартийный я, Владимир Николаевич, беспартийный. — Старко решительно поднялся, подтянул голенище и сказал: — Вставай, пошли. Скорее дойдем — дольше отдохнем. Тут уж таиться нечего, немца нема, хай ему грець…

К селу, где жил дед, обещавший указать дорогу в леса, подошли засветло. Свернув с проселка, друзья выбрались по тропинке на огороды. До хаты деда оставалось метров сорок-пятьдесят.

— Ну вот, пришли! — подбадривая уставшего друга, произнес Старко и… остановился, попятился. Прямо на них из-за угла хаты бежали два фашиста с автоматами в руках. Отрезая путь, с огородов справа и слева торопились вражеские автоматчики. Русин повернулся.

Метрах в десяти перед ним, словно из-под земли, выросло несколько фашистов с карабинами на изготовку.

Раздался окрик: «Хальт!» Воздух прорезала автоматная очередь, немцы хором закричали: «Рус, хэнде хох!»

С гиканьем и улюлюканьем, размахивая оружием, по огородам бежало до двадцати солдат. Русин и Старко обменялись взглядом. Что могли сделать два безоружных бойца против взвода до зубов вооруженных фашистов?

«РЫЦАРСТВО»

Оберст-лейтенант фон Штропп отхлебнул из стакана, поморщился и с пренебрежением отодвинул его:

— Какому идиоту взбрело в голову назвать эту бурду чаем? — он покосился на сидящего визави оберст-лейтенанта Ханиша и потянул к себе принесенное на подпись донесение.

Внимательно вчитываясь в текст, фон Штропп выискивал ошибки и заранее предвкушал удовольствие: одна маленькая опечатка в тексте, и он перечеркнет документ толстым синим карандашом и со словами: «Какая безграмотность, какая галиматья!» — возвратит донесение Ханишу, и тот поймет — фон Штропп презирает его.