Да. Нет. Не знаю - страница 33

– У нее нет подруг, – сетовал Георгий Константинович и с надеждой смотрел на задумавшегося над ходом Коротича.

– А? – отрешенно поднимал он голову.

– У нее нет подруг! – громче говорил Одобеску и одним пальцем раскачивал не подходящую для игры пешку.

– Ну, я-то точно ее подругой не стану, – усмехался Миша и объявлял шах.

– Нет, милый друг, не считается, – юлил Георгий Константинович. – Вы застали меня врасплох.

– Вы тоже в этом смысле не отличаетесь особой щепетильностью, – посмеивался Коротич, вспоминая свое возвращение в дом Одобеску.

– И что делать?

– Ждать! – изрекал Миша и торопился раскланяться.

– А ужин?

– Ужин подождет, – успокаивал Георгия Константиновича Коротич и шел в прихожую, где наготове, с пальто в руках, стояла Глаша, жалея «мальчика», потому что и не «пальто вовсе, а срам один», – выговаривала она хозяину, дипломатично намекая, что так наша «избалованная в его сторону и смотреть не станет».

– Станет, – улыбался Одобеску, зарывшись в Глашины раскинутые по подушке волосы. – На все время нужно.

– Не знаю, – осмеливалась усомниться женщина в правоте хозяйских слов и целовала Георгия Константиновича в плечо.

В канун Нового года Аурика взбрыкнула по-настоящему, поставив отцу условие: или я, или он.

– Конечно, ты, – поторопился успокоить ее старший Одобеску, ломая голову над тем, как сохранить отношения с дочерью и одновременно не отступить от намеченной стратегии.

– Тогда скажи, что я заболела, и отмени встречу.

– Ты заставляешь меня лгать?! – картинно мрачнел Георгий Константинович и грустно смотрел в глаза дочери.

– А ты меня не заставляешь лгать?! – возмутилась Прекрасная Золотинка и набрала в грудь побольше воздуха, чтобы наконец-то проорать отцу все, что она думает по этому поводу.

– Хорошо, – неожиданно для Аурики сдался Одобеску, но, вспомнив, что «хитрость города берет», схватился рукой за сердце и направился к себе в спальню. – Хорошо. Как скажешь, – донеслось до взбешенной Золотинки, и ее гнев испарился сам собой, оставив вместо себя ощущение какой-то недосказанности. Аурика Одобеску жаждала генерального сражения, а в ответ получила – полную и безоговорочную капитуляцию. Это настораживало.

– Папа, – крикнула вслед отцу девушка и бросилась за ним.

Георгий Константинович прибавил шагу и захлопнул перед носом дочери дверь: Аурика только и услышала, как щелкнул замок.

– Оставь меня, – томно отозвался барон Одобеску из-за двери и, торжествующе улыбаясь, трагично произнес: – Я буду думать, как выйти из этого неудобного положения. Из этого вопиющего пердимонокля.

– Из чего? – напряглась девушка, услышав неизвестное слово.

– Пустое, – артистично проронил под дверью Георгий Константинович и специально шумно вздохнул, таким образом пытаясь остановить рвущийся изнутри смех. Чем сильнее он вживался в образ обиженного дочерью отца, тем веселее ему становилось.

– Папа, – засуетилась Золотинка, по наивности вступившая в развязанную бароном игру. – Тебе что? Плохо?

– Да, – произнес Одобеску, но дверь не открыл, опасаясь провала. – Мне очень плохо. И у меня болит сердце. А еще больше болит душа. И пусть Глаша нальет мне капли Зеленина, хотя до этого я ни разу не слышал, чтобы это снадобье помогло человеку сохранить свою честь незапятнанной.

– Папа, – напугалась Аурика. – Ну, хочешь, я сама принесу тебе капли?

– Нет, – Георгий Константинович намеренно оставался неприступным.

– Ну почему?

– Потому что… (Одобеску перевел дыхание.) Потому что ты поставила под удар мою честь, Золотинка! Я не знаю, как отменить приглашение! Но! Но, если моя девочка на этом настаивает, я сделаю так, как она хочет.

После этих пафосных слов в душе Прекрасной Золотинки снова зашевелилось сомнение: уж очень нетрадиционно вел себя отец, обычно уступавший только в том случае, когда удавалось убедить его в нецелесообразности того или иного шага. А сейчас все его жесты и слова отдавали какой-то театральностью, и, к тому же, он прятался у себя в спальне, как лис в норе, вместо того чтобы, как обычно, взять ее, Золотинку, за руку, усадить рядом и поговорить спокойно.

– Папа! – задергала дверную ручку Аурика и для пущей убедительности даже пнула дверь ногой: – Открой мне.