Да, я там работал: Записки офицера КГБ - страница 8

Из залитого солнцем двора я быстро вошел в совершенно темный подъезд и… сразу же полетел вниз. Это произошло так внезапно, что я не успел не то что сгруппироваться, собраться в комок, а просто не понял, что случилось. Удар при «посадке» был страшный (летел с высоты примерно 5 метров и упал на груду камней). Долго не мог дышать — «дыхалка» была отбита.

Я испугался, но сознания не потерял. Через некоторое время дыхание вернулось, начал потихоньку шевелиться — значит, ничего не переломал. Зажег спичку — тогда я много курил — и осмотрелся. Я лежал в помещении бывшей котельной — такие еще оставались в старых домах, — перил почему-то не было, а может быть, их специально сняли, чтобы удобнее было сбрасывать вниз строительный мусор. Вокруг торчали арматурные прутья, на которые я чудом не попал — поуродовался бы по-настоящему.

Не помню, как выбирался из этой ямы. Когда вышел из подъезда, бабушки уставились на меня, забыв про разговор: одежда в грязи, лицо разбито в кровь, я еле-еле двигался.

Рация молчала — при падении, как потом выяснилось, я ее сильно повредил. Заковылял из двора, и тут мне сильно повезло — в переулке вышел прямо на одну из опермашин, медленно кравшуюся впритирку к тротуару.

— Женьк, да что с тобой? — оцепенел водитель и помог мне отряхнуться и сесть в машину. — У тебя и волосы в штукатурке — вон, над левым виском…

Он быстро связался со старшим бригады и отвез меня в нашу поликлинику, находившуюся недалеко. Я снял с себя всю операмуницию, оставил ее в машине и отправился к врачам.

Все оказалось в порядке, кроме ушибов и порезов на лице. Только над левым виском была не штукатурка — выступила седина. Испугался я-таки здорово.

Надеюсь, этот короткий рассказ доставил удовольствие всем, кому приходилось бывать под «наружкой».

В 1959 году идеологическая стойкость москвичей и гостей столицы была подвергнута тяжелому испытанию: состоялась первая в нашей стране Национальная выставка США. Длилась она месяц или полтора, но вместе с монтажом и демонтажом ее работа (и, естественно, работа КГБ) продолжалась около года. Мы, конечно, участвовали в ней на нашем скромном «семерочном» уровне, но ярких воспоминаний и о выставке, и о работе осталось немало.

Был совершенно переделан Сокольнический парк, построена масса вспомогательных сооружений, а огромный центральный павильон — «Купол Фуллера» — по имени архитектора-специалиста по такого рода сооружениям, стоит до сих пор. Сейчас мало кто помнит, откуда он появился. Фонтаны, аллеи, флагштоки — все стало таким, каким должно было быть всегда.

Выставка американцами была задумана и проведена как акция массированного идеологического воздействия — и, похоже, небезуспешно.

Они притащили все: пепси-колу и сахарную вату, оборудование для кемпинга и одежду на любой вкус — включая меховые манто ценой в 140 тысяч долларов, сшитые, как они кокетливо разъясняли посетителям, из русских соболей. Там были компьютеры Ай-Би-Эм и чудо-кухня, где тут же испекались всевозможные вкусноты для посетителей и администрации, там был великолепный салон красоты Елены Рубинштейн, настойчиво рекомендовавшей в одном из своих буклетов, «заполнив губы помадой, придать лицу веселое, оживленное выражение». Там была прекрасная библиотека (о ней отдельно), мебель, игрушки, небольшой телецентр, непрерывно показывавший с видеолент все, что американцы так хорошо умеют показывать.

Там, наконец, были автомобили выпуска 1959 года, которые, как помнят знатоки, отличались невероятно элегантным дизайном и скульптурными линиями кузовов. И какой же русский, глядя на эти машины, не понимал, что это значит — любить быструю езду? Нынешнее слово «тачка» применительно к автомобилю, могло появиться, конечно, только у нас…

На выставке у меня была хорошая возможность пополнить свой запас английских слов: вокруг звучала американская речь, я кое-что записывал и заучивал. Во время монтажа выставки, например, выучил названия всех инструментов, знал даже, как по-английски «плоскогубцы».

Нашим «технарям» ужасно хотелось добыть какой-то блок из системы цветного телевидения, которого у нас еще не было, и группа «наружников» целыми днями не сводила глаз с указанной им части аппаратуры (стены телецентра были стеклянными). Каждый вечер, однако, двое или трое ражих сержантов морской пехоты из охраны американского посольства приезжали к закрытию выставки. Телеоператоры изымали загадочный блок, укладывали его в хорошо запиравшийся металлический ящик, и сержанты, вальяжно развалившись на сиденьях «стэйшн вэгона», увозили груз в посольство. Утром процедура повторялась в обратном порядке.