Да здравствуют медведи! - страница 12

Машенин по бумажке читает обязательства: «сэкономить горючее и смазочные материалы, десяти членам экипажа овладеть второй профессией, добыть пятьсот десять тонн окуня». Мурманчане ловят и больше, отчего же не поймать и нам.

— То мурманчане! — слышится с места.

— Вы не кричите, а встаньте и выскажитесь!..

Дальнейшее представляется мне так. Сейчас тралмастер, который специально для этого ездил в Мурманск, поведает нам секреты северных коллег. Технолог поделится мыслями о том, как лучше использовать машины рыбцеха, а штурман расскажет о последних данных рыбьей науки — ихтиологии, о методах поиска окуня в океане. И станет ясно, откуда взялась эта цифра — пятьсот десять тонн. Недаром еще вчера Машенин с трубкой во рту и блокнотом в руках облазил все судно, а потом по трансляции вызывал к себе технолога, трал-мастера, механиков…

Но чтобы назваться судном коммунистического труда, мало прийти в порт с полными трюмами. Надо прийти и с полной душой. Бороться за коммунистический труд… А что это означает?.. Не постоянное ли самоиспытание, примерку к будущему, где, по словам Энгельса, управление людьми уступит место управлению вещами, где все смогут доверять каждому, а каждый чувствовать свою ответственность за всех… Известно ведь, воспитывает не труд сам по себе — это процесс нейтральный: обыватель, кулак и председатель концерна тоже трудятся, — а его общественное содержание, те отношения, в которые вступает человек труда… Бороться за коммунистический труд…

Как нащупать свои формы будущего? Как применить уже найденные к жизни судна? Вот о чем стоит подумать и поговорить на собрании…

На этом мысли мои оборвались.

— Нет желающих высказаться? Тогда прошу голосовать!

Предложение первого помощника было принято единогласно. И после речи доктора о технике безопасности и выборов редколлегии радиогазеты собрание было закрыто. В аккуратно разграфленном плане культурно-массовых мероприятий Машенин мог поставить первую галочку.

Утро одиннадцатого сентября.

Море гладкое, серое, непроснувшееся. Судно словно стоит на месте.

Капитан то и дело прикладывается лбом к резиновой муфте, заслоняющей радар от дневного света. Кружащийся по зеленоватому экрану луч наталкивается на черные точки невидимых в тумане судов.

Постепенно дымка рассеивается, абстрактные точки на экране радара превращаются в реальные корабли на море. Их около десятка. И сразу становится ощутимой скорость.

Слева, как мираж из тумана, выплывают ровные ряды черепичных крыш. Сырые, они блестят на солнце. К небу поднимаются пар, дымки из труб. Наверное, сейчас там садятся за стол, собираются на работу.

Вся команда на палубе. Вчера выдали обмундирование, и матросы в новых серых свитерах, красных вязаных шапочках с помпонами. Командиры в кителях, белых рубашках и черных галстуках.

Берег темной полоской обозначился и с правого борта, море превращается в широкую судоходную реку.

Слева Дания, справа Швеция.

Не оттого ли всегда так манит чужой, незнакомый берег, что, узнавая других, лучше понимаешь себя, только на чужбине до конца ощущаешь, что значит родина?

Прямо из воды растет навстречу башня маяка. Когда мы приближаемся к ней, видно, что маяк стоит на круглой кирпичной тумбе. От ее отвесной стены отваливает катер. Мы замедляем ход.

Поравнявшись с нами, катер разворачивается, догоняет судно. Под взглядами сотен глаз лоцман взбирается на борт, здоровается со старпомом.

И тут раздается щелчок фотоаппарата. Миша Зеленин, торопясь запечатлеть момент для стенгазеты, явно преступил границы вежливости.

— Вы кто, матрос или корреспондент? — оборачивается старпом. — Боцман, дайте ему в руки швабру!

Лоцман, маленький, круглый, респектабельный, быстро проходит в рубку, здоровается с капитаном и принимает на себя команду.

Это почему-то обидно, но через пролив поведет нас он. Капитан при нем вроде переводчика.

— Файф!.. Курс пять!.. Есть пять!

— Илевен!.. Курс одиннадцать!.. Есть одиннадцать!

Из Дании в Швецию, пересекая наш курс, идет пассажирский пароход, чуть побольше речных трамваев на Москве-реке.

— Льево помалю!

Ого! Еще лет пять назад лоцманы в Зунде прекрасно обходились английским и немецким. Теперь же русских судов проходит здесь больше, чем каких-либо иных. В одной Латвии свыше ста двадцати рыбацких траулеров и баз. А в Ленинграде? Калининграде? Клайпеде? Все они за сельдью, окунем и сардинами идут через Зунд. И это, не считая торговых…