Далече от брегов Невы - страница 24

Инзов не хотел своей бедностью уронить звание русского наместника, да и себя поставить в унизительное положение. К тому же сознавал всю меру ответственности. Новый край… Свои обычаи и нравы. Народ, веками угнетаемый турками и разоряемый боярами. Даже видевшие виды петербургские чиновники сообщали о Бессарабии: «Это варварская страна, где людей душат безвинно в тюрьмах, грабят, бьют и жгут».

Его доводы не сочли убедительными. Назначение состоялось. И, приехав из Екатеринослава в Кишинёв, Инзов пребывал в заботах и раздумье.

Появление Пушкина напомнило ему, что среди многочисленных его обязанностей есть и такая: направлять на путь истины «заблудшего» молодого человека.

А «заблудший» молодой человек чувствовал себя на новом месте одиноким и заброшенным. «Теперь я один в пустынной для меня Молдавии», — писал Пушкин брату.

«…Мы, превосходительный Рейн и жалобный Сверчок, на лужице города Кишинёва, именуемой Быком, сидели и плакали, вспоминая тебя, Арзамас, ибо благородные гуси величественно барахтались перед нашими глазами в мутных водах упомянутой речки».

Пушкин пристроился у ломберного столика в гостиной генерала Орлова и сочинял шутливое послание в Петербург своим друзьям-арзамасцам. Не так давно и он и Орлов состояли членами дружеского литературного кружка «Арзамас». Пушкин имел там прозвище Сверчок, а Орлов за своё красноречие назывался Рейном. Его речь текла так же красиво и плавно, как воды знаменитой реки. И про гусей Пушкин помянул не случайно. Заштатный городок Арзамас, в честь которого назвали кружок, славился гусями. И члены кружка называли себя «гуси». «Гуси» были простые и почётные. Среди почётных числился, между прочим, граф Каподистрия.

О том, что его петербургский знакомец генерал Орлов теперь в Кишинёве и командует расквартированной в Бессарабии 16-й пехотной дивизией, Пушкин узнал от Раевских. Ведь это был тот самый молодой генерал Михаил Фёдорович Орлов — поклонник Екатерины Николаевны, — который до этого служил в Киеве с Раевским.

Пушкин порадовался приятному известию. Будет с кем перемолвиться, отвести душу.

Приехав в Кишинёв, он направился к Орлову.

Орлов поселился в Верхнем городе, где для него были сняты на Купеческой улице два больших дома. В одном, принадлежавшем содержательнице девичьего пансиона мадам Майе, была его канцелярия. Во втором — квартира.

За обедом у Орлова собиралось большое общество, главным образом офицеры его дивизии. «Прискорбно казалось, — рассказывает современник, — не быть принятым в его доме, а чтобы являться в нём, надобно было более или менее разделять мнения хозяина».

Генерал Орлов был вольнодумцем и мнения имел соответствующие.

Именно вольнодумство помешало его карьере, воспрепятствовало подняться на самый верх служебной лестницы и блистать в Петербурге.

А для этого имел он все основания: выдающийся ум, военные заслуги, энергию, храбрость, богатство, незаурядную внешность, благоволение царя.

Семнадцати лет вступив в гвардию, Орлов в двадцать шесть лет был уже генералом. Самым молодым генералом русской армии.

Чины получал не на дворцовом паркете, а все до единого на полях сражений — «за отличие».

Последний чин — генеральский — получил в 1814 году за участие во взятии Парижа и принятие капитуляции французской столицы.

Принять капитуляцию поручил Орлову царь. Александр I его заметил, взял к себе в адъютанты.

Казалось, впереди одни успехи и почести. Но пройдя войну, сблизившись во Франции с Николаем Ивановичем Тургеневым, Орлов многое узнал, переоценил.

Он вернулся в Россию убеждённым врагом самодержавного произвола и крепостнического рабства, с желанием полезной деятельности и решительных действий.

Происходил он из семейства весьма решительного. Был сыном младшего из трёх братьев Орловых, силачей и красавцев, которые помогли Екатерине II занять российский престол.

Один из его дядей — Григорий Григорьевич — вместе с Никитой Паниным, графом Кириллом Разумовским и княгиней Дашковой стоял во главе заговора в пользу Екатерины.

Другой его дядя — Алексей Григорьевич — самолично расправился с Петром III.