Далекая звезда - страница 28

«Но где это вы видели приемную дантиста, в которой гнилые зубы (sic[37]) ожидают стоя?» – спрашивал сам себя Муньос Кано.

Чары разрушил отец Видера. Он вежливо прошел вперед, обратившись по имени к офицерам, стоявшим в очереди перед ним, и вошел в комнату. Следом за ним зашел хозяин офиса. Он выскочил в ту же секунду, столкнувшись с Видером нос к носу. На мгновение показалось, что он ударит его, он схватил его за лацканы пиджака, потом бросил, развернулся к нему спиной и пошел в гостиную чего-нибудь выпить. Теперь уже все, включая Муньоса Кано, захотели войти в спальню. Там на кровати сидел капитан. Он курил и все перечитывал напечатанные на машинке записки, сорванные им со стены. Он казался спокойным, хотя сигаретный пепел сыпался ему на ногу. Отец Видера уставился на одну из нескольких сотен фотографий, украшавших стены и часть потолка спальни. Кадет, чье присутствие на вечеринке никто не мог объяснить, возможно, он был младшим братом кого-то из офицеров, вдруг разразился рыданиями и бранью, и пришлось выволакивать его силой. Репортеры-сюрреалисты выражали неудовольствие, но держали марку. Муньос Кано утверждает, что на некоторых фотографиях он узнал сестер Гармендия и других без вести пропавших. В основном женщин. Сюжет фотографий почти не менялся, следовательно, дело происходило в одном и том же месте. Женщины напоминали манекены, порой сломанные, разобранные на части, хотя Муньос Кано утверждает, что в тридцати процентах случаев они были живы в момент, когда их запечатлела камера. Большая часть фотографий была плохого качества (по мнению все того же Муньоса Кано), но это не мешало им производить на зрителей страшное впечатление. Все они были размещены в строго определенном, не случайном порядке: следуя единой линии, вписываясь в единый орнамент, идею, историю (хронологическую, духовную…), в единый план, фотографии на потолке – точная картина ада, пустынного ада (так показалось Муньосу Кано). Пришпиленные кнопками по четырем углам комнаты – картина богоявления. Безумного богоявления. В других фотографиях преобладают элегические нотки. («Но как в таких фотографиях может сквозить меланхолия и ностальгия?» – спрашивал себя Муньос Кано.) Символов мало, но они красноречивы. Фотография обложки книги Франсуа-Ксавье де Майстра (младшего брата Жозефа де Майстра) «Вечера в Санкт-Петербурге». Фотография фотографии белокурой девушки, будто тающей в воздухе. Фотография отрезанного пальца, брошенного на серый пористый цементный пол.

Публика обомлела, разговоры оборвались. Будто ток высокого напряжения пробежал по дому и лишил нас дара речи, пишет Муньос Кано в одном из наиболее выразительных отрывков своей книги. Мы смотрели друг на друга – и не узнавали сами себя, все изменились и все-таки оставались прежними, мы ненавидели свои лица, наши жесты были жестами сомнамбул или идиотов. Некоторые ушли не попрощавшись, а между теми, кто предпочел остаться, возникло странное витающее в воздухе ощущение братства. В качестве любопытной детали Муньос Кано добавил, что именно в этот деликатный момент зазвонил телефон. Хозяин дома не пошевелился, и трубку взял Муньос. Старческий голос спрашивал некого Лучо Альвареса. «Алло, алло! Можно попросить Лучо Альвареса?» Муньос Кано, не отвечая, протянул трубку хозяину дома. «Кто-нибудь знаком с Лучо Альваресом?» – спросил тот после долгой паузы. Такой долгой, что Муньос Кано решил, что звонивший, похоже, давно успел задать какие-то другие вопросы про Лучо Альвареса. Его имя никому не было знакомо. Некоторые засмеялись, это был неоправданно громкий нервный смех. «Такой здесь не живет», – ответил хозяин дома, еще раз послушав телефонную тишину, и повесил трубку. В комнате с фотографиями не оставалось никого, кроме Видера и капитана. По офису, как показалось Муньосу Кано, бродили человек восемь, в том числе отец Видера, судя по виду, не особенно взволнованный (он вел себя так, будто присутствовал – возможно, случайно – на встрече кадетов, по непонятной или скрытой от него причине не задавшейся). Хозяин дома, знакомый ему с отрочества, старался на него не смотреть. Остальные выжившие после праздника разговаривали или шептались между собой, но замолкали при его приближении. Неловкое молчание, которое отец Видера пытался разрушить, предлагая выпить вина или чего-нибудь горячего или закусить сандвичем, им же, в гордом одиночестве, приготовленным на кухне. «Не беспокойтесь, дон Хосе», – сказал, глядя в пол, один из офицеров. «Я и не беспокоюсь, Хавьерито», – откликнулся отец Видера. «Это не более чем незначительная канавка в карьере Карлоса», – сказал другой. Отец Видера посмотрел на него, словно не понимая, о чем идет речь. «Он был очень доброжелателен с нами, – вспоминает Муньос Кано, – а ведь он был на краю пропасти, но то ли не понимал этого, то ли не придавал значения или же притворялся с редкостным мастерством».