Далекая звезда - страница 46

«Как я оказался здесь? Сколько улиц мне пришлось пройти, прежде чем попасть сюда?» – думал я.

Еще в поезде я спросил Ромеро, очень ли трудно было отыскать Делорма. Он ответил, что нет, все просто. Он по-прежнему работал портье в Париже и любой визит рассматривал как лишнюю рекламу своего движения. «Я представился журналистом», – сказал Ромеро. «И он поверил?» – «Разумеется, поверил. Я сказал, что собираюсь опубликовать в одной колумбийской газете всю историю писателей-варваров. Прошлое лето Делорм провел в Льорете, – сказал он. – На самом деле квартира, где живет Дефо, принадлежит одному из писателей их движения». – «Бедный Дефо», – сказал я. Ромеро посмотрел на меня так, будто я сморозил глупость. «Мне никого из них не жалко», – отрезал он. Теперь мы стояли перед домом: высоким, широким, вульгарным, типичным для периода расцвета туризма, с пустыми балконами и безликим неухоженным фасадом. Здесь наверняка никто никогда не жил, разве что кто-то засиделся с прошлого лета. Я хотел знать, что теперь ожидает Видера. Ромеро не ответил. «Я не хочу крови», – тихо, сквозь зубы проговорил я, как будто кто-то мог меня услышать на пустой улице, где кроме нас двоих никого и не было. В эту минуту я избегал смотреть на Ромеро и на дом Видера и чувствовал себя, как в кошмарном сне. «Вот я проснусь, – думал я, – мама приготовит мне бутерброд с колбасой, и я пойду в лицей». Но кошмар все не кончался. «Здесь он и живет», – сказал Ромеро. Накануне нового летнего сезона не только в здании, но и во всем квартале не было ни души. Мне показалось, что мы собираемся зайти в подъезд дома Видера, и приостановился. «Идите не останавливаясь», – сказал Ромеро. Его голос звучал спокойно – этот человек знал, что все в жизни заканчивается скверно, а потому нечего и беспокоиться. Я почувствовал, как его рука сжала мой локоть. «Идите вперед и не оборачивайтесь», – сказал он. Думаю, мы являли собой странную пару.

Здание походило на окаменевшую ископаемую птицу. На мгновение мне почудилось, что изо всех окон на меня смотрят глаза Карлоса Видера. «Я все больше нервничаю, – признался я Ромеро, – это очень заметно?» – «Нет, мой друг, – утешил тот, – вы держитесь отлично». Ромеро был спокоен, и я приободрился. Мы остановились, только пройдя несколько улиц, у входа в бар. Кажется, это было единственное открытое заведение во всем районе. Бар носил андалусское название, и в его интерьере сквозила скорее меланхолия, нежели действенная попытка воспроизвести типичный дух севильской таверны. Ромеро проводил меня до двери. Посмотрел на часы. «Через какое-то время, не знаю точно когда, он придет сюда выпить кофе», – сказал он. «А если не придет?» – «Он приходит каждый день, – объяснил Ромеро, – наверняка явится и сегодня». – «Но если вдруг именно сегодня он не придет?» – «Значит, придется вернуться сюда завтра, – ответил Ромеро – но он придет, не сомневайтесь». Я кивнул. «Рассмотрите его повнимательней, а потом расскажете мне. Садитесь и не двигайтесь». – «Мне будет трудно не двигаться», – возразил я. «Постарайтесь». Я улыбнулся: «Я пошутил». – «Это все нервы, – сказал Ромеро. – Я приду за вами, когда стемнеет». Мы, как два дурака, крепко пожали друг другу руки. «У вас есть с собой какая-нибудь книга?» – «Да», – ответил я. «Какая?» Я показал. «Не знаю, насколько хороша ваша идея, – засомневался он, – лучше бы какой-то журнал или газету». – «Не волнуйтесь, – успокоил я, – мне очень нравится этот писатель». Ромеро еще раз посмотрел на меня и сказал: «Ну, до встречи, и не забывайте, что прошло больше двадцати лет».

Через оконце бара было видно море, очень синее небо и несколько рыбацких лодок, промышлявших неподалеку от берега. Я заказал кофе с молоком и попытался взять себя в руки: казалось, сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Бар был почти пуст. Женщина за столом читала журнал, да двое мужчин разговаривали или спорили о чем-то с барменом. Я открыл книгу, «Полное собрание сочинений» Бруно Шульца[53]в переводе Хуана Карлоса Видаля, и постарался сосредоточиться. Через несколько страниц стало ясно, что я не понимаю ни слова из прочитанного. Я читал, но слова расползались непонятными каракулями, они жили своей жизнью в таинственном и загадочном мире. Я опять вспомнил о Толстушке и Бибьяно. Мне не хотелось думать о теперь уже таких далеких сестрах Гармендия и других женщинах, но мысли сами лезли в голову.