Дальние берега времени - страница 4

Потом от меня потребовали полный перечень предметов контрабанды — наркотики, «грязные» деньги, оружие — и объяснений того, для чего используется оружие. За этим последовали другие вопросы по крупным темам. Преступность. Терроризм. Почему эти отклонения продолжают существовать, несмотря на их явное негативное влияние на установленный порядок работы правительства и бизнеса?

Внезапно свет в линзах погас. Зеленая машина повернулась к стене, и в ней открылась дверь. А розовая сказала:

— Идите туда и отправьте биологические потребности. Продолжим, когда вы закончите.

Я заколебался. Наверное, сомнение затянулось немного дольше, чем дозволялось, потому что из-за головной боли мои рефлексы были заторможены, но машина не проявила терпения. Она потянулась ко мне довольно угрожающим жестом, и я повернулся и поспешил к проему в стене.

Комната для отправления биологических потребностей оказалась как две капли воды похожей на ту, которую я только что оставил: такие же фарфоровые стены желтого цвета, ни окон, ни картин. Отличие состояло в наличии не двух, а трех дверей — все были надежно заперты и не поддавались моим попыткам открыть их, — фарфорового ящика у стены и кучки еды на фарфоровом столике.

Пища оказалась по крайней мере знакомой. Все это я уже видел. Мы прожили несколько месяцев на точно таком же рационе: я, Пэт, все ее копии, Розалина Арцыбашева, Джимми Лин и Мартин Деласкес. Если не считать каких-то незнакомых и малоаппетитных, клейких на вид плетенок чего-то лилового и пахучего, все остальное представляло собой ту еду, которую Чудик копировал для нас с имевшихся на «Старлабе» запасов продовольствия. Яблоки. Кукурузные чипсы. Сушеные продукты в банках, коробках и пакетах. Все то, чем я был сыт по горло. Увидев такую кучу еды, я неожиданно понял, что изрядно проголодался. Поняв, что передо мной все то же, надоевшее за многие недели, ощутил, что есть хочется уже не так сильно.

Рядом с горкой продуктов стояли два кувшина с водой. Я отпил из одного — вода оказалась безвкусной, как будто ее дистиллировали, — но, утолив одну биологическую потребность, усугубил другую.

Мне понадобилось отлить.

Я с сомнением посмотрел на пол. Когда мы были пленниками Чудика и его Возлюбленных Руководителей, то пол в камере имел хитро установленную дренажную систему. Любой брошенный мусор абсорбировался и исчезал, не оставляя даже пятна. Таким образом убирались и отходы человеческой жизнедеятельности.

Этот канареечно-желтый фарфоровый пол выглядел иначе. Малообещающе. Но природе не скажешь «нет». Я выбрал угол и отпустил тормоза, а закончив, решил понаблюдать, исчезнет ли моча. Оптимизма я не питал.

Она не исчезла.

— Вот же хрень! — сказал я.

Что ж, ничего особенного не произошло. Не забывайте, что всего за несколько часов до этого будущее виделось в розовом свете: дом, покой, безопасность, Пэт Эдкок, которую я, как стало ясно, любил.

Но я не попал домой. И не был в безопасности. Пэт неизвестно где, а мое положение только ухудшилось. Если на то пошло, у меня даже не было горшка.

Поэтому я сделал то единственное, что еще мог. Вспомнил, чему меня учили в Бюро.

Глубокий вдох. Потом бросил в рот немного кукурузных чипсов, открыл наугад банку (цыпленок по-королевски — изрядная гадость в холодной слизи). Осмотрел комнату: не следят ли за мной чьи-нибудь любопытные глаза — конечно, это не имело значения, — и начал систематически простукивать стены, двери и ящик.

Зачем?

Не то чтобы я на что-то по-настоящему надеялся. Даже если раздобуду какие-то жалкие обрывки информации, шансов на возвращение в штаб-квартиру Бюро в Арлингтоне не больше, чем у куска льда выбраться из преисподней. Просто такая у меня работа.

В тренировочном лагере один из самых придирчивых инструкторов объяснил это, когда мы, выстроившись в шеренгу, потные, мокрые и грязные после полосы препятствий и перед началом пятикилометрового марша, внимали ему с едва скрываемой ненавистью. Инструкторы редко выказывают сочувствие. Тот, о ком я говорю, вообще был лишен этого чувства.

— Что, устали? Вам еще неведома настоящая усталость. Вам, лоботрясам, будет куда хуже, когда служба подойдет к концу. Вы будете вымотаны, от вас будет нести дерьмом, но это не дает вам права на слабость. Что бы ни случилось, что бы ни делали с вами плохие парни, делайте свое дело. Если вам отобьют печенку, отрежут яйца или выколют глаза, не забывайте того, что я сейчас говорю. Вам платят за то, чтобы вы делали то, что положено, чтобы, если каким-то чудом останетесь в живых, смогли доложить обо всем, что видели и слышали. Вопросы?