Дама в палаццо. Умбрийская сказка - страница 5

Я сидела, как могла переваривала его речь, добавляя то, что и сама знала о проблемах итальянской архитектуры, и с чем давным-давно смирилась. В самом деле, в этом вопросе существует такое единство, как ни в одном другом разделе итальянской культуры. По всей стране одно и то же. Человек покупает руины и самостоятельно их реставрирует или арендует бывшие руины, которые кто-то любовно и точно отреставрировал для себя, а теперь жить здесь ему не по карману, а продать жалко. Но подобные здания как правило сдают только на короткий срок. Все труднее становится найти тщательно отреставрированное помещение для долгосрочной аренды. Летом квартиры, особняки и виллы высшей категории ценятся на вес золота, да и в другие сезоны цены падают лишь немного. То, что мы видели этим утром — яркий образчик помещения, доступного для долгосрочной аренды, не только в Тоскане и Умбрии, но и по всей Италии.

Впрочем, даже упрямая рассудительность Фернандо таяла вместе с коротким январским днем. Рыжебородый исчерпал последние крохи его венецианской снисходительности. И вот теперь мой муж кипел, непозволительно быстро проходил повороты и проклинал в душе весь полуостров. Со всем его населением. Я не пыталась утешать его. Он итальянец, а этот день предоставил ему исключительно обоснованный повод для страданий. Он будет бушевать и проклинать, замкнувшись в своей машине, перед единственным зрителем — передо мной. У него есть возможности sfogo, «спустить пар», и он проделает это без помех. Весь день он поддерживал — или так ему кажется — bella figura, хорошее впечатление, не позволяя себе даже поморщиться. А вот я не скрывала того, что чувствую, на каждом шагу создавая figuraccia — дурное впечатление. Фернандо волнует, как он выглядит. Меня — что я чувствую. Я понимала, что он должен еще хоть раз стукнуть ладонью по баранке. И, пожалуй, еще раз поклянется отомстить. А уж потом можно будет подумать о кострах и жареных колбасках. И о чашке горячего вина со пряностями. Так и вышло. И вот костер, и еда, и поданное Маурицией горячее вино, и доброта незнакомцев утешили его. Фернандо снова в мире со своей страной. И со своими земляками.

Епископ, сменив торжественный пурпур на вельветовые брюки и пуховую жилетку, попросил внимания. Близился розыгрыш праздничного призового билета. Тачка — с блестящим черным номером, одолженная на один вечер из ferramenta, магазина хозтоваров — выстелена отглаженной, пожелтевшей от времени скатертью. Ее щедро набили салями, прошутто и сырами, ожерельями сушеных фиг и низками лаврового листа, гранатами и хурмой на веточках. В бумажных коробках покоились гнезда домашней пасты, завернутые в кухонные полотенца. Хлебы, кексы, тартинки с джемом и печенье, посыпанное сахарной пудрой. И рядом — кувшины домашнего вина. Все это — приношения поселян, их взнос за этот вечер. Кроме того, каждый купил лотерейный билет за 5000 лир — примерно два с половиной доллара. Прибыль от продажи билетов передана местным крестьянкам на устройство праздника, а то, что останется, пойдет на другие импровизированные пиршества. Мне понравилось, что в тачке все лежало вперемешку, фрукты прямо на сырах, печенье свободно рассыпано, и все вместе составляло безыскусный натюрморт изобилия.

Еще один символ изобилия представлял сам победитель. Выигрышный билет достался кругленькому малышу с большими каштановыми глазами и румянцем на смуглых щеках. Поначалу он как будто стеснялся, тянул мать за руку, чтобы она вместе с ним вышла получать приз. Заметив его колебания, епископ подкатил тачку к мальчику, и толпа разразилась одобрительными криками. Ручки малыша в коричневых перчатках перехватили тачку, и, наскоро посоветовавшись с матерью, мальчуган покатил ее по пьяцце. Он решил раздарить награду и просил каждого выбирать, что ему нравится. Порой мальчик задерживался, чтобы рассказать кому-то, как приготовить подарок, как нарезать, с чем подать. От восторга перед собственными рецептами он то и дело закатывал глаза.

Я спросила у гордой матери, сколько ему лет. Скоро будет десять. Она, разрумянившись, со слезами на глазах, одергивала свитер, приглаживала свои черные кудри. Никто, тем более она, не хотел говорить о круге почета, только что завершенном ее сыном при свете костра святого Антония в маленьком умбрийском селении.