Дама в палаццо. Умбрийская сказка - страница 7

— Ciambelle di SantʼAntonio, — сказала она.

Как видно, Сан-Антонио тоже любит крендельки.

Со смерти Флорианы прошел почти год, который мы мирно, хотя и довольно одиноко провели в нашем ветшающем старом доме. Мы, словно оставляли за столом почетное кресло для Илии, всегда оказывались дома к четырехчасовому колоколу, на случай, если зайдет Барлоццо. Он заходил все реже, улыбался и похлопывал нас по плечам, говорил, как чудесно мы выглядим. Держался замкнуто. Почти все время проводил в трудах над своими, приобретенными наконец, руинами, таскал мусор, менял разбитую черепицу, чинил проводку. Заново засадил виноградник. Поначалу мы ездили вместе с ним, готовы были помочь воплотить его грандиозные планы. Но планы его затевались ради Флори, и теперь — как и все остальное без нее — они казались безнадежными. Он работал, чтобы чем-нибудь заняться, его печаль выражалась потребностью в движении. Он не строил дом, а подгонял друг к другу обломки отчаяния.

Ни у нас, ни у него не было телефона, поэтому мы оставляли друг другу записки в центральном баре. «6 июня. Придешь завтра ужинать? Запеченная говядина с пюре из белых бобов. Без десерта. Вечером в полдевятого. Привет, Чу». Эта система слабо помогала против непредсказуемости его визитов. Он сутки напролет проводил в развалинах, спал в грузовике или, летом, у кухонного очага, который превратил в дровяную печь. Пораженный горем зверь прятался в логове. Он так работал до изнеможения, у него не оставалось сил вернуться в Сан-Кассиано, он уставал так, что не мог даже поесть или раздеться, чтобы забыть о своей тоске. В купании старый Князь не нуждался. Не раз по утрам, давно не получая от него вестей, мы объезжали изгибы берегов озера Корбара, мимо золотой змеи Тибра — капуччино остывает в бумажном стаканчике, в мешке хлеб и ветчина — и находили его свернувшимся в комок в груде затхлых одеял и подушек, оставшихся от прежнего владельца и совсем недавно служивших подстилкой заблудившимся овцам и козам. Уход Флори словно стирал его с полотна жизни, от него остались одни кости, обтянутые бледной и призрачной как лунный свет кожей. Прежними были только глаза. Продолговатые черные глаза, в которых мерцало серебро. И даже когда он смеялся, в них бушевала боль и стояли немеркнущие картины ее жизни. Флори ушла, но не совсем.

— Она не уйдет, Чу. Я пытаюсь сорвать ее лицо, но она появляется на прежнем месте, как паутина. А иногда ночью я просыпаюсь и не могу ее найти, не могу заново сложить осколки ее лица, и тогда мне еще хуже. Слушай, я сейчас для вас не лучшая компания. И не знаю, стану ли прежним скоро или хоть когда-нибудь, зато точно знаю, что самое время вам сойти с моста, на котором вы живете.

Его метафоры всегда заставали меня врасплох, и минуту я не понимала, о каком мосте речь. Но я заметила, что у него и голос изменился: в нем нет больше скрипучей язвительности. Он теперь звучал напевно: вверх-вниз, вверх-вниз, то тихо, то мощно, то гортанно, отчаянно и сходил на шепот, когда иссякало дыхание. А с новым вздохом голос оказывался моложе и почти робким. И музыкальная фраза повторялась.

— Такова вся ваша жизнь в Сан-Кассиано. Мост от Венеции к… не знаю, к следующему дому. Но меня тревожит, что вы задерживаетесь тут ради меня. И что я могу захотеть, чтобы вы задержались. Я люблю тебя, Чу. Люблю тебя и этого твоего мужа. Кровная связь в любви значит меньше всего: вы — мои дети. И поэтому я хочу, чтобы вы ушли. Вы переросли эти места. И думаю, это значит, что вы и меня переросли. Во всяком случае, меня осязаемого, ежедневного, и все то, что мы значим друг для друга. Если вы задержитесь слишком надолго, то уже не сможете уйти. Еще немного, и вы станете «той странной парой, что живет у поворота на Челле». Вам удалось покинуть банк и Лагуну, вы собрали коллекцию воспоминаний, сочных и сладких, как сентябрьские сливы. Забирайте их и бегите. Сан-Кассиано меняется, и не в ту сторону, куда вам нужно. Реконструкция старых спа вряд ли привлечет дам в кринолинах, подъезжающих в гербовых каретах с газовыми фонарями. Сюда нагрянут большие черные авто, полные загорелых женщин и мужчин в семисотдолларовых ботинках на босу ногу. Вы знаете, о ком я: о людях, которые тратят на ботинки все деньги, так что на носки уже не остается. Вот кто понаедет в эти места. Захватят их, как полчища Ганнибала. Шикарное вторжение воинов, верящих в горячую грязь и холодное шампанское. Если вы останетесь, вам придется жить по-новому, Чу. Придется поспевать за временем, чтобы вас не приняли за византийцев.