Данте. Преступление света - страница 73

Данте увидел на бумаге грубое изображение двух концентрических восьмиугольников.

— Видите, что-то вроде колеса, как я и говорил!

— И что же Арриго сказал страже?

— Да ничего. Он сказал, что это нужно ему для научных занятий.

Не отрывая глаз от рисунка, Данте погрузился в размышления.

— Очень странно! — воскликнул Дуччо.

— Что «странно»? — встрепенулся поэт.

— Странно то, что Арриго приютили доминиканцы.

— Чего же тут странного?

— Вы что, не знаете монахов? Арриго в молодости был послушником во францисканском монастыре при брате Илии Кортонском — ученике Святого Франциска. Неужели вы не знаете о том, как не любят друг друга францисканцы и доминиканцы? Интересно, почему Арриго не поселился при монастыре Санта Кроче?

— Действительно, почему?

монастыре при церкви Санта Мария Новелла суетилось множество монахов, занятых самыми разными работами. Данте постарался побыстрее пробраться между ними к северному углу монастырского двора, где находились небольшие кельи монастырской школы. Он сам посещал ее в молодости и помнил твердость, с которой учителя внушали ему незыблемость догматов веры… Их веры. Черный и белый — цвета монашеских сутан. Два этих цвета прекрасно отражают их мировоззрение, благодаря которому эти люди делят все сущее на две части: истинное и ложное. Даже в юности будущему поэту становилось не по себе, когда он спиной чувствовал их взгляды. Сейчас его тоже охватила тревога, от которой он тщетно старался избавиться, хотя теперь он уже не школяр, зубрящий закон Божий, но облеченный властью миловать или казнить приор большого города.

Оторвав от земли глаза, которые он потупил, невольно подражая окружавшим его монахам, Данте решительно направился к последней келье, из которой доносился знакомый ему голос.

Перед незамысловатой кафедрой, возвышавшейся на трех ступеньках, стояли две скамьи, на которых сидело человек шесть учеников — по большей части послушников с выбритыми тонзурами. Восседавший на стуле Арриго что-то нараспев читал из толстого, украшенного миниатюрами фолианта, покоившегося на пюпитре. Философ громко и медленно произносил слова текста.

Он делал это, подчеркивая значимость каждого отдельного слова, придавая ему скрытый, загадочный и таинственный смысл.

Данте сразу узнал текст. Арриго читал «Бытие» — повествование о начале Творения. Присев на край одной из скамеек, поэт внезапно узнал худую фигуру Бернардо, склонившегося над своими восковыми табличками и что-то быстро на них писавшего. В какой-то момент, увидев Данте, Бернардо быстро сложил таблички и кивнул ему в знак приветствия.

Тем временем урок Арриго подходил к концу. Философ кое-что процитировал из трудов отцов Церкви, подробнее всего остановившись на одном отрывке из Латтанция[41]. Потом Арриго повелел ученикам приготовиться к диспуту на следующем занятии. Когда ученики уже поднялись на ноги и готовились покинуть помещение, философ внезапно снова заговорил.

— Мне бы хотелось, чтобы вы в следующий раз объяснили, каким образом Бог сотворил свет в первый день Творения, а звезды и остальные светила — лишь в четвертый, — спокойно сказал он.

Данте протолкался к кафедре среди уходивших учеников.

Арриго захлопнул фолиант, поднял глаза и тут же воскликнул:

— Мессир Алигьери! И вы, Бернардо… Как я рад, что вы нашли время послушать мои сбивчивые рассуждения! Пойдемте на улицу! Здесь так душно… Там же, в прохладной тени, мы сможем с вами приятно побеседовать.

Втроем они вышли во двор и остановились под сенью навеса, опиравшегося на колоннаду, состоящую из тонких двойных колонн. В центре двора был разбит цветущий сад, разделенный на отдельные участки, где монахи выращивали лекарственные травы для монастырской аптеки. В одном из углов двора пышное мандариновое дерево простерло к колоннаде свои длинные ветви. Рядом с ним журчал фонтан.

Склонившись над струей, Арриго стал жадно пить воду.

Тем временем Данте повернулся к историку:

— Не ожидал застать вас на занятии, посвященном первым дням Творения. Мне казалось, что вас больше интересует история нынешних дней.

— Наши дни — не что иное, как последствие самых первых дней. Ведь каждое живое существо в зрелом возрасте являет собой лишь развитие своих младенческих форм. Поэтому-то меня и интересует далекое Творение, — с уклончивым видом сказал Бернардо.