Данте. Преступление света - страница 74
— Мне кажется, вы идете по стопам великого Аристотеля, — ответил с легким поклоном Данте. — Похвально. Но разве само Священное Писание не учит нас тому, что не все сотворенное — вечно?
Напившись, Арриго утер губы ладонью и вмешался в разговор:
— Выходит, вы, мессир Данте, поддерживаете тех, кто считает, что Творение не исчерпывается первыми шестью днями, и утверждает, что Господь и позднее с различными целями вмешивался в результаты своего труда?
— Я лишь повторяю слова Писания. Бог прибавил к миру различные вещи. А что вы об этом думаете, Бернардо? — настаивал Данте.
Историк пожал плечами.
— Могу лишь преклониться перед вашими познаниями в области теологии, — сухо ответил он, покосившись на Арриго.
Поэту показалось, что Бернардо в растерянности. Возможно, он пришел сюда, чтобы наедине побеседовать с Арриго, и теперь не знал, что делать.
Сам Арриго, кажется, тоже что-то почувствовал и с веселой улыбкой потрепал Бернардо по плечу:
— Ну что вы! Приор такой же ученый, как и мы с вами. Пусть сегодня он и знает гораздо больше меня, когда-то он все-таки был моим учеником. Не стесняйтесь! Говорите!
Прикусив губу, Бернардо переводил взгляд с Данте на Арриго. Наконец он решился:
— Вы знаете, какому труду я посвятил свою жизнь, и вы можете просветить меня в том, что меня очень интересует. Я хотел бы узнать о том, какими были отношения Фридриха и Илии Кортонского в последние годы жизни императора?
Арриго прищурился с таким видом, словно при звуке этих имен у него заныла старая рана, но очень скоро взял себя в руки и успокоился.
— Император отправил Илию на Восток в 1241 году от Рождества Христова, — продолжал Бернардо. — Вы не знаете, зачем он это сделал?
— Наверняка это была дипломатическая миссия. Илия должен был примирить Константинополь и Ватикан после их разрыва на Никейском соборе, — немного подумав, ответил Арриго, хотя его явно удивил вопрос историка. Данте даже показалось, что философ предпочел бы промолчать.
— Так говорят все. Это значится в летописях. Но не было ли у Илии еще какого-нибудь поручения?
— В те времена я был простым послушником. Когда я дал монашеский обет, Илия уже давно вернулся из своей поездки.
— И вы ничего не слышали? До вас не дошло никаких слухов? — настаивал Бернардо.
— Нет. Повторяю: я был юн и выполнял простейшие послушания. Остальные монахи не делились со мной своими секретами, если они у них вообще имелись…
Бернардо задумчиво склонил голову. Судя по всему, слова Арриго не очень его убедили. Историк вновь взглянул в глаза философу, но тот не потупил взгляда.
— Значит, это действительно так, — пробормотал Бернардо. — Что ж, мне пора за работу.
С этими словами историк отвесил неглубокий поклон и удалился.
Данте и Арриго провожали его взглядом до тех пор, пока он не скрылся из вида.
— Ссора Ватикана и Константинополя? — наконец проговорил Данте.
— А что ж тут такого? — одними губами усмехнулся Арриго. — Такие были времена: много царств, много императоров, много богов.
— Бог един, — сквозь зубы процедил Данте.
— Вижу, ничто не может разубедить вас в этом! — рассмеялся Арриго.
— Разумеется! Но меня больше заинтересовал вопрос, заданный вами ученикам. Вы считаете, что свет и светила это одно и то же? Какого ответа вы от них ожидаете?
Арриго пнул камешек, попавший ему под ноги, а потом — показал пальцем на небо, где светило палящее Солнце.
— Нет сомнений в том, что между светом и светилами нет разницы, и Священное Писание вводит нас в заблуждение. Когда Солнце скрывается за горизонтом, вместе с ним землю покидают свет и тепло. Я уверен, что Солнце — источник света, которого не может быть без горения.
— Подумайте о природе небесных тел, — ответил поэт. — При ясном небе свет излучают Луна и звезды, не испуская при этом никакого тепла. Выходит, свет существует и без горения. Следовательно, — в природном порядке вещей — он выше огня и вполне мог быть создан раньше него.
— Это было бы так, если бы звезды и Луна излучали собственный свет. Но на самом деле, они — лишь зеркала. Их блестящая поверхность всего лишь отражает свет Солнца, возвращая его нам из бездны пространства. Это лишь образ света, отразившегося в зеркале.