Дар. Золото. Часть 3 - страница 51

Ну да, Машка пытался разбавить пафос. Получалось плохо. Метаморфы сидели с каменными лицами, угрюмо молчали, и стало ясно – они давно все решили. Между собой. Сход это всего лишь ожидаемый повод.

А я вспомнил: лэр Гувер. Он же Гувер Хистер, года три назад прогремевший на всю развеселую Вессалину как проигравший за ночь фамильное наследие. Бывший граф, картежник и аферист. А не сестра ли ему княгиня Илара Рас? Очень уж похожа.

- Так чего молчите, братья? - насмешки не было. Оборотень действительно считал сидевших перед ним братьями. Настоящими. И спрашивал у них. - Томай? Ларс, Питэр? Ладно совсем сопливые повелись на красивую болтовню. Их теперь только на остров, где нет благ цивилизации и слуг, подносящих яйца на поворотах. Но вы?! Макс, я же твоего семилетку полсотни верст тащил. Помнишь? К лекарю, когда он со скалы навернулся. Ты-то чего молчишь?

Неприметный с виду Макс только щекой дернул.

И «послушник» торжественно возвестил:

- Смирись Машал, но так угодно Великому. Здесь у тебя не может быть братьев. Наше братство должно быть единым и монолитным. Оно должно действовать как одно целое, без сомнений и сожалений, потому что чистота крови нашей объединит нас в несгибаемый кулак! Только тогда воцариться высшая справедливость на нашей земле!

- Истинно так! - не упустила момент задняя троица, и дружный лай поддержал. - Истинно!

- Не понял, вы меня из клана выгоняете что ли? - теперь Машка смотрел только на отца. - А заодно из дома?

Князь Данат Рас опустил голову и молчал. Да, волки всё решили давным-давно и прекрасно знали, что сопротивления не будет. Я даже немного пожалел лэра Раса. Что бы вы сейчас чувствовали, если б на протяжении всей жизни били морды, раздавали плюхи направо и налево, устраивали свой порядок и, не стесняясь, пользовались своей силой. Вас боялись, и вы к этому привыкли. А тут приходит день, когда вас никто не боится, и появилась возможность нехило огрести уже по собственной морде. Лучше не высовываться, правильно?

Но мне, лично мне, не нравится вся эта приверженность «чистоте». Крови особенно. Сотни раз чистотой крови прикрывали такую грязь, что вскоре забывали и о чистоте, и о крови. И лили кровь как воду, чтобы смыть завалы скопившейся скверны.

Машка всё понял, и решил не тянуть.

- Все ли согласны? - произнес он ритуальную фразу. Как я знал, при этом должны встать те, кто одобряет решение.

Ну, «послушник» и так стоял, а его подпевалы вскочили моментально, но они люди, и их мнение сейчас никого не заботит. Четверо из настоящих волков тоже встали, демонстрируя полное «согласие». Судя по всему, согласны они были не столько выгнать Машку из клана, сколько показать ярую приверженность «великому». Остальные сидели. И я обрадовался: меньше половины. Обрадовался и Машка.

Но тут поднялась княгиня. Надменно, церемонно, с непреклонной решимостью на лице. Нет, она определенно похожа на этого «послушника». Неужели никто не видит. Или видит?

За ней поднялись со своих мест еще четверо.

А вот этим четверым…

Этим четверым было плевать на «пастыря». Я не просто понял или почувствовал, я знал. Ни в какого «великого» они не верили. Всё просто: очень удобно прикрыться внезапной верой, чтобы в случае чего сделать фанатика-пастыря крайним. Или принести в жертву. Сакральную. Хотя бы тому же «великому» во имя «истины». И сделать потом пророком. Мертвым. Мертвые пророки удивительно покладисты и всегда говорят то, что нужно. И можно прикрываться «пророком» до скончания веков, обманывая и обворовывая верящих «братьев» и объясняя полученную для себя выгоду велением свыше. Здорово же!

Дураки. Этот «пастырь» всё отлично понимает. Он только изображает фанатизм. Качественно, мастерски, прекрасно сознавая что делает. Он управляет идущими за ним и делает их оружием в собственных руках. Он набирает силу. Чтобы в один прекрасный момент смести это чванливое «большинство» их же руками. За что? Да за то же самое. За землю, за власть. За золото. Прав был Слим. На что только не идут ради… бессмертия.

Большинство.

Машка неверяще переводил взгляд на каждого. Они знали его с детства. И он их всех знал. Кто отворачивался, кто нет, но никто из «большинства» и не думал садиться.