Дары лесного духа - страница 6
Человек, заворожённый мимолётной лесной драмой, пригнувшись, высматривал чудом избежавшую гибели птичку. Огонёк, тлеющий у него на губе, затух. Поджигатель смахнул оземь пятернёй остывающее дымное лакомство, сплюнул. И увидел нахохлившуюся глазастую пичужку, испуганную и потерянную. Частое дыхание оживило затаившееся под угольками искрящегося ужасом взгляда пламечко, и то, распушившись упругими язычками, выдало себя дрожью. Человек шагнул вперёд, но птаха не взлетела. Заметалась, запрыгала на высоких тоненьких лапках по устланному шуршаньем дёрну, приспустив крылья.
Задел тебя? Царапнул? Или ты о землю побился?
И человек, не противясь неслышной позывке лесного духа, заковылял стёжкой хищника, брошенной осрамившимся ястребом. Сучковатая гуща подроста вынудила сгорбиться рослого поджигателя, согнула и скомкала его. Тем лучше, тем отчётливее он видел ничтожную юркую цель, вдруг затмившую его пламенные устремления.
В броске человек едва не прихлопнул растопыренными ладонями раненую птичку. Распалённый неудачей, ускорился. Но Иричилль, одурачивший стремительного желтозорого перепелятника, с лёгкостью предугадывал всякую судорогу нерасторопного двуногого зверя и выскакивал из-под втыкающихся ногтями в податливый опад толстенных пальцев.
Куда же ты, дурашка? Я помогу тебе...
Лесной дух не приучен бояться человеческих рук. Ему привычно угощаться сочными бокоёрзиками из-под ладоней человека, светлых, тёплых и влажноватых, испачканных буроватой прелью.
Ручищи поджигателя гораздо больше, шире, смуглее и грубей тонкокостных рук искательницы чудес, за глаза назвавшей его тварью. Он сам гораздо крупнее, выше, плечистее и тяжелее сероглазой гостьи. Тем и труднее ему прорываться сквозь истощённый приземистый ельник, бранящий каждое движение чужака щелчками и треском под неумолчный скрежет челюстей насыщающихся древоточцев. Пыхтя и сипловато похохатывая, гонящийся за щепоткой рыжих перьев человек вывалился на бесцветную окраину пожога, залитого солнечным зноем. Теперь каждый шаг поджигателя невнятно звенел, дребезжал и взрывался клубами золы. Ловец неуловимого двигался короткими перебежками мимо чёрных призраков выгоревших до сердцевины деревьев, поскальзываясь на слоистых хрупких грудах обугленных валежин.
Расслышав и рассмотрев утомление преследователя, Иричилль замедлился, пригасив искромётный взор опаловыми веками и волоча по пепелищу левое крылышко.
Угомонись, пискун. Я же помочь тебе хочу.
Дух субора не ощущал в мыслях человека ни обмана, ни самообмана. Но узнавал охотничий раж, стремление обладать чужой жизнью... и желание помочь. И не понимал, чем способна услужить еле ворочающая беспёрыми конечностями тварь окрылённому исполнителю желаний. Приноровившись к вялым манёврам поджигателя, страстно увлёкшегося ловлей прыткой мелюзги, Иричилль предвидел любое его движение, невольное ли, намеренное ли, верное или ошибочное.
И вновь неразумная птаха-зарянка, всплеснув крылышками, утекала из накрывающих её горстей посмеивающегося человека. Не ослабляя ни на миг натяжение ловчей паутинки задора.
В гулкой подоблачной вышине заскрипели, загрохотали, соприкасаясь и скобля друг друга с душераздирающим визгом, согбенные ободранные стволы полумёртвых сосен. Посыпалась ржавая хвоя и спёкшееся окорье. Лютует, усиливаясь, ветер.
Близко. Скоро.
Выбившись из сил, отрывисто пищит запуганная птичка-огнёвка. Скворчат торопливые шестерёнки часов, прижатых к запястью стальными щитками браслета, резонируя с пульсом. Человек не слышит лязга отмеряющего время механизма, и не слышит тиканья в отчаянных писках зарянки.
Попался, дурашка!
Сложилась, хрустнув, под тяжёлой ступнёй трухлявая коряга, запорошённая пеплом. Человек, негромко вскрикнув от боли, пробившей лодыжку, повалился ниц. Застонал, упершись локтями в гарь, приподнял посеревшее лицо и заглянул в помрачённый зрачок неуязвимого подранка.