Дары Зингарцев - страница 14

— Я чту Солнцеликого Митру. Но у каждого народа — свой бог. Поди разбери, какой сильнее и лучше.

Сагратиус уже воздел вверх указательный палец и раскрыл рот для очередного веселого поучения, но тут Силла задумчиво сказала:

— А по-моему, главное, с чьим именем на устах ты родился, и с чьим умрешь. А кому молился все остальное время — совсем неважно. Уж как-нибудь боги разберутся между собой.

Конан взглянул на девушку с искренним восхищением.

— Как она тебя, а? Поди-ка, возрази что-нибудь! Меня при рождении встретил Кром, и после смерти примет Кром, на чьи бы алтари не возлагал я приношения! Молодец девчонка, даром что в кости выиграна!

Это тоже была игра, и Силла, в полном соответствии со своей ролью, зашипела на киммерийца, словно змея, которой наступили на хвост:

— Да лучше бы меня продали в рабство стигийцам! Или тому богатому купцу из Шема! Уж у него бы мне не пришлось бегать полуголой по лесам и самой добывать себе пропитание!

Сагратиус был прав: каждый из них чтил своего бога, и разные боги вели каждого из них. Но похоже, на сей раз боги сговорились меж собой свести четверых своих детей для каких-то непостижимых для смертного целей. Ибо странными и запутанными путями шли эти четверо, чтобы в конце концов оказаться вместе.

Силлу, своенравную и непокорную, но в то же время наивно-доверчивую девочку, родом из горной деревушки на окраине Турана, Конан и в самом деле выиграл в кости в трактире Аграпура. Родители ее, не в силах прокормить всех пятерых детей, продали двух дочерей в рабство. Коре, старшей, повезло: ее купил заезжий нобиль из Немедии. А Силла, девушка дерзкая и своенравная, ни у одних хозяев не задерживалась подолгу. Ее пере¬давали с рук на руки, пока наконец последний хозяин не проиграл ее в кости заезжему северянину — причем, как подозревал Конан, проиграл вполне намеренно.

В бесконечных странствиях Конану редко нужны были спутники, а уж двадцатилетняя девчонка, озлобленная и несдержанная на язык, была и вовсе обузой. В первый же день она наговорила новому хозяину столько, что менее терпеливый к женским выходкам человек наутро постарался бы сбыть ее с рук. Но ночью, свернувшись в клубочек под одеялом Конана, она превратилась в маленького, напутанного и несчастного ребенка. Она вздра¬гивала и всхлипывала во сне, прижимаясь к боку вар¬вара, так что он почти не спал ни в эту, ни в следующую ночь.

Силла не поверила своим ушам, когда северянин объ¬явил ей, что они отправляются на восток добывать ей приданое. Сначала она подумала, что новый хозяин шу¬тит. Но очень скоро поняла, что он и в самом деле решил устроить ее судьбу.

«Придется потрудиться, раз уж иначе мне от тебя никак не избавиться», — прибавил он со смехом. После этого в ближайшую же ночь, проведенную не под откры¬тым небом, а в постели — это было приблизительно на десятый день их путешествия — она постаралась выра¬зить ему свою признательность тем единственным спосо¬бом, что был ей доступен.

Конан почти засыпал, и потому не сразу понял, что вытворяет его новая собственность. А когда понял, оста¬новиться уже не мог. Девчонка, такая молоденькая и хрупкая с виду, оказалась выносливой, умелой и изобре¬тательной любовницей. Ее ничуть не смущала их разница в десять лет, более того, она умела обратить себе на пользу по-отцовски покровительственное отношение Ко¬нана.

Длинное и звучное ее имя — Дартомарика — кимме¬риец быстро заменил прозвищем Силла — «козочка» в переводе с туранского языка.

Вдвоем они направились в Вендию, и по дороге Конан учил девушку всему, что считал необходимым: умению подолгу оставаться без пищи и воды, стрелять из лука и метать ножи, прятаться в густой траве и врачевать раны. Силла, словно стараясь оправдать новое имя, день ото дня прыгала все резвее. Иногда она с ужасом думала о том часе, когда Конан вручит ей мешочек драгоценно¬стей, выкраденных из сундука какого-нибудь вендийского либо кхитайского богача, и скажет: «Возьми и будь счастлива, а у меня своя дорога.» Но золото и драгоценности, попав в их руки, словно растворялись в воздухе. Это немного утешало Силлу, ибо давало надежду, что на приданое ей они наберут не скоро. Втайне она мечтала, что Конан, восхитившись ее талантами разбойницы и искушенной любовницы, оставит ее при себе навсегда. Но в то же время что-то подсказывало ей, что, вздумай она сказать ему об этом, он рассмеется ей в лицо.