Дать в море телеграмму - страница 4
— Закуси, — сказал Старпом. — Печенка ее Величества Трески. Ты умеешь ловить треску, писатель?
— Ты пьян, Старпом. Я не хочу, чтоб напивались мои герои. Хватит того, что иногда это делает их автор.
— Уж не думаешь ли ты писать обо мне?
— Напишу. Напишу про тебя рассказ. Выдам еще один рецепт, но вряд ли кому поможет такое лекарство…
— Я больше не буду пьяным, — сказал Старпом. — Давай еще по одной… А в номере ждет она. Я начинаю ее бояться… И пить, наверное, не стану. Боюсь ее, Скуратов!
«Врешь ты, — подумал Скуратов. — И мне врешь, и ей, и себе. Ты не ее, себя боишься. И ты молодец, Старпом, хотя не берусь судить, что выше: любовь или долг…»
Скуратов не пошел провожать Старпома наверх, наверху могла оказаться она, и писателю не хотелось видеть ее в номере Старпома. Нет, вовсе не испытывал он ревности к новому другу, позови она Скуратова, и пошел бы с нею, забыв о предшественнике, забыв о всех предшественниках, много ли, мало ли их было — Скуратову решительно наплевать.
Они встретились на следующий день. Женщина пришла со Старпомом и пригласила к старшей сестре. Разумеется, Скуратов согласился, и был весь вечер весел, рассказывал компании анекдоты, пел песни, читал стихи, очаровывал гостей и хозяйку, а потом мирил Женщину и Старпома на кухне.
Тогда вот и сказал он им:
— Поскольку я ваш друг, то буду откровенным: не было бы тебя, Старпом, не упустил бы такой женщины.
Они рассмеялись, и Скуратов улыбнулся им. Что ж, пусть смеются. Не совсем удачная шутка, не больше, пусть так думают, пусть их…
И потянулись странные дни. Они встречались каждый день: Женщина, Скуратов и Молодой Поэт. Иногда Поэта отправляли спать, и тогда Скуратову было труднее. Труднее потому, что Старпом стал вдруг исчезать, оставляя их наедине.
Приближался день отхода старпомова судна. Дел у старшего штурмана было невпроворот, это понятно, но по вечерам старпомы, не стоящие вахту, всегда свободны. И зачастую бывало так, что не найдя Старпома, Женщина приходила к Скуратову, сидела у него часами, названивая по телефону в номер наверху.
Между Старпомом и Женщиной происходило непонятное. Скуратов пытался разобраться, но его они в свои дела не посвящали. Он ждал, чем окончится эта история, и ловил себя на чувстве удовлетворения, когда видел, как Старпом уже явно избегает Женщину.
«Чему радуешься? — говорил себе Скуратов. — Чтобы ты не думал, старик, она всегда останется Женщиной для Старпома».
Пришел день, когда они стали жаловаться Скуратову друг на друга. Скуратов выслушивал обе стороны, выговаривал Старпому, забросил, мол, Женщину, а ей говорил, скрывай свои чувства, девочка. Неумолимо приближался день отхода, Старпом исчезал все чаще и чаще, а Женщина уже плакала в номере Скуратова, и ему пришлось стать свидетелем бурного объяснения со слезами, упреками и всем тем, что подрезает корни настоящего чувства.
— Раз Старпом не хочет, не навязывайся, будь гордой, — сказал ей Скуратов однажды.
— Поздно, — ответила Женщина. — Я уже не могу быть гордой.
— Может быть, я заменю его? — с кривой улыбкой спросил Скуратов.
Женщина подняла на него удивленные глаза и улыбнулась.
— Ты хороший, — просто сказала она.
«Вот и все, — подумал Скуратов, — Хоть не сказала: будем друзьями».
А Старпом отмалчивался. Скуратов так и не понял его до конца. Победил ли в нем долг, и Старпом решил вернуться домой. Ради дочери или еще ради чего, о чем мог знать лишь он один. Или не было у него глубокого чувства к Женщине, а может быть, было да исчезло, и, наверное, сама она виновата. Нельзя до конца отдавать себя мужчине. В любой женщине он ищет таинственное и до конца непостигаемое начало. И черт его, Старпома, знает, чего он искал и чего не нашел. Старпом молчал, и Скуратов не считал себя вправе говорить с ним об этом.
Скуратов сидел с Молодым Поэтом в номере Старпома и смотрел, как тот собирает вещи.
Настойчиво зазвякал телефон. Скуратов поднял трубку.
— Я заказала легкий ужин в твоем номере. Для нас четверых. Ведь мы расстаемся.
— Это она, — сказал Скуратов. — Я думаю, что нам с тобой надо пойти.
Старпом промолчал, он укладывал вещи.