Давай надеяться на лучшее - страница 33

Прости, Аксель. Прости, что все так получилось. Прости за то, какой я была в конце нашей истории. Прости, что мы потеряли друг друга. Прости, что потеряла тебя. Прости, что не смогла сделать тебя счастливым. Прости, что ты чувствовал себя недооцененным. Прости, если я заставляла тебя почувствовать себя неполноценным. Прости, что вгоняла тебя в стресс. Прости, что пыталась все всегда решать. Прости, что я капала тебе на мозги. Прости, что ты умер. Прости прости прости прости прости прости прости прости прости прости.

Минут пятнадцать я стояла под душем, прося у тебя прощения. Хотя это было бессмысленно – я все равно не получу его и не узнаю, насколько оно мне нужно, – слова имели эффект триггера, и я разрыдалась. Шепот сменился настоящими всхлипываниями, которые произвели на свет настоящие слезы и привели к настоящим рыданиям, впервые с того дня, как ты исчез. Задним числом я не почувствовала ни облегчения, ни очищения, но я подумала, что мне было хорошо выплакаться. Как раз пока у Ивана был тихий час.

Психолог встречает меня в холле, и мы заходим в ее кабинет. Остановившись напротив меня, она говорит, что не знает, сможет ли пережить наш разговор и не заплакать, и заранее просит у меня за это прощения. Она подходит ко мне, кладет руки мне на плечи, и я чувствую, как ее духи окружают меня, когда она обнимает меня. Успеваю подумать, что она ниже меня ростом, задаться вопросом, может ли психолог в особых случаях обнимать своих пациентов. Еще я успеваю подумать, что догадываюсь, каким шампунем она пользуется, прежде чем, совсем перестав думать, безудержно рыдаю у нее на плече.

«Это абсурд, просто полный абсурд, что мне делать, как теперь быть, это какой-то абсурд», – всхлипываю я. Психолог тоже плачет и говорит, что да, это абсурд. Так жестоко, и несправедливо, и невероятно.

Строго говоря, в моем распоряжении всего сорок пять минут, но мы задерживаемся еще на пятнадцать. Я говорю такое, о чем до этого момента даже не подозревала, и она слушает, протягивая мне платок за платком. Как и друзья, она отказывается признавать мою версию, что дело во мне, что я сама, хотя и частично, стала причиной того, что ты умер. «Ты не могла этого знать», – говорит она. «Это все равно бы произошло», – говорит она. Я не отвечаю, но думаю, что и она не может знать. Ей известно не больше моего – так почему же она так уверена, что ответственность за случившееся лежит не на мне? Почему все так в этом уверены? Это не логично. Мы должны, по крайней мере, рассматривать такую возможность, что я убила тебя, что я подгоняла и торопила тебя, пока не настал момент, когда ты больше не мог этого выносить. Психолог на это не соглашается.

Вместо этого она говорит, что я могу рассчитывать на нее. Я смогу встречаться с ней так часто, как захочу, и она даст мне свой личный номер телефона, куда я смогу позвонить и наговорить на автоответчик сообщение – она перезвонит мне, как только сможет. Она пишет свой номер на визитной карточке, я понимаю, что это необычно: иметь прямой доступ к своему психологу в обход регистратуры. Кроме того, она говорит, что поначалу мы можем встречаться без Ивана, если я того хочу. Это тоже не стандартная ситуация. Как-никак, она детский психолог, специализирующийся на самых маленьких. «Я буду рядом, сколько потребуется», – говорит она, и это заставляет меня снова расплакаться, на этот раз от облегчения. Я понимаю, что нуждаюсь в ней, и ненавижу себя за то, что это так. Мне хотелось бы не нуждаться в посторонних людях. Я должна справляться сама. Я должна научиться жить сама. В конечном итоге я должна научиться быть одна.

В конце нашей встречи на меня вдруг накатывает желание взять реванш. Я решаю стать самым героическим человеком, когда-либо пережившим потерю. Я по-настоящему блесну. Переверну в себе все до последнего камня, чтобы убедиться, что там ничего не скрывается, выберусь из своего горя быстро и эффективно, вернусь к нормальной жизни. Я должна это сделать. Мне придется это сделать. Не ради себя – ради Ивана. Это последнее, что я могу подарить тебе, когда все потеряно, когда я почти все погубила. Во мне пробуждается соревновательный дух, и я не в состоянии думать, почему это происходит. Внезапно я ощущаю огромную усталость. Наверное, от того, что я поплакала. Или потому, что я не спала четверо суток. Час прошел, и психолог вынуждена попросить меня уйти. Она записывает меня на новую встречу через неделю. На прощание мы не обнимаемся.