Давние встречи - страница 25
Писателя Грина в те времена читали мало. Критики и писатели, принадлежавшие к тогдашней «большой литературе», печатавшиеся в почтенных толстых журналах, Александра Грина не признавали, считая его имитатором модного американского писателя и поэта Эдгара По. Грина упрекали в неряшливости языка, напоминавшего дурные переводы, в полном пренебрежении традициями русской национальной литературы, в незнании русской действительности, в подражании писателям-иностранцам. Очень возможно, что в этих упреках кое-что было и справедливым.
Грина охотно печатали мелкие журналы вроде «Родины», «Синего журнала», «Аргуса», «Огонька». Рассказы его помещал и Виктор Сергеевич Миролюбов — редактор и издатель «Журнала для всех». В свое время это был очень распространенный журнал. Его читали сельские учителя, сельская и городская интеллигенция, настроенная революционно. Печатались в «Журнале для всех» и Бунин, и Горький, и Куприн.
Маленькие журнальчики, печатавшие Грина, никогда не отказывали ему в кредите. Помню такой случай: Грину зачем-то срочно понадобилась довольно значительная по тем временам сумма в сто рублей. На углу Пушкинской и Невского стоял обычно рассыльный. Называли их тогда «красной шапкой». Грин позвал рассыльного, вручил ему записку и отправил к Каспари, издательнице журнала «Родина». Через час «красная шапка» вернулся с деньгами.
Выходили у Грина в маленьких частных издательствах (других тогда не было) небольшие книжки рассказов. Расходились они, насколько помню, туго. Читатель был падок на иные, гремевшие тогда имена. Шумной славой, доходившей почти до истерического обожания, пользовался Леонид Андреев, особенно у многочисленных поклонниц его таланта, болезненно неровного, кидавшегося в крайности, в «бездны». Обывательницы зачитывались Вербицкой, издававшейся небывалыми по тем временам тиражами. Читали Арцыбашева, Каменского, Муйжеля, Ясинского, теперь накрепко забытых. Имя Грина как-то терялось среди них.
Но и тогда уже ходили о нем легенды. Рассказывали, будто Грин похитил у какого-то моряка чемодан с рукописями и печатает фантастические рассказы неведомого автора. К этому прибавляли, что Грин совершал какие-то необычайные преступления с похищениями людей, бегал из тюрем и с каторги. Все эти толки, разумеется, никакого основания не имели, за исключением рассказов о тюрьме. Грин действительно сидел в тюрьме за причастие к какому-то революционному подполью или революционной организации. Будучи человеком молчаливым, он вообще мало говорил, а охотнее слушал. Да мало ли кто из передовой молодежи не был знаком в те времена с тюрьмой и ссылкой... Сохранилась любопытная записка — тайное донесение агента охранки, которому было поручено следить за писателем. Довольно наивно и безграмотно агент описывает, как в течение целого дня ходил по пятам за Грином в редакции журналов, в кабачки, описывает людей, с которыми писатель встречался и разговаривал на улице. Записка эта относится к тому времени, когда мы жили на Пушкинской в пименовских номерах.
Грин никогда не был путешественником, не видел экзотических дальних стран, покрытых пальмовыми рощами, пересекаемых таинственными реками, не видел городов с фантастическими именами, которые умел так хорошо выдумывать. Он был несомненно талантлив. Сердцевина его произведений была славянская, русская, но облачены они были в одежды, непривычные для русской литературы, привычные для Запада. Внешняя сторона гриновских рассказов заслонила для многих их истинную сущность и ценность.
Читал и я гриновские новеллы. Хорошо помню поразивший меня сказочный Зурбаган, фантастических героев, застряли в памяти строчки стихотворения из какого-то рассказа:
Стихи поразили меня своей мрачностью, нерусским звучанием.
В те дни, когда Грин много писал, мы мало общались. Забегали пообедать в маленькую греческую столовую на углу Невского и Фонтанки и возвращались домой. С начала войны в Петрограде запретили продавать алкогольные напитки, но в пригородах — Царском Селе, Гатчине и Павловске продавали виноградное вино. Иногда мы с Грином отправлялись в один из ближайших пригородов за вином. Как-то на перроне царскосельского вокзала нам встретился Распутин. Мы узнали его по фотографиям, печатавшимся в тогдашних журналах, по черной цыганской бороде, по ладно сшитой из дорогого сукна поддевке. Грин не удержался и отпустил какое-то острое словечко. Распутин посмотрел на нас грозно, но промолчал и прошел мимо.