Де Рибас - страница 8

– Главнокомандующий завтра уезжает из Пизы на свой линейный корабль «Три Иерарха». Его штаб-квартира будет в Ливорно, – сказал путешественник.

Постучавшись, вошел слуга, что-то сказал по-русски и принялся растапливать камин.

– Этот сервиторе приглашает нас вниз, – сказал Витторио Сулин. Рибас надел парик.

– Шпагу оставьте, – посоветовал Витторио.

В комнате за красными портьерами они застали небольшое общество, расположившееся в креслах, на диванах среди мраморных скульптур, ваз и громадных картин на стенах. Путешественник и Рибас вошли никем не замеченные, и Витторио сопровождал подпоручика от одних гостей к другим, знакомил, поддерживал беседу. Антонио Джика и негоциант отсутствовали.

Рибас познакомился с низкорослым крепким человечком в голубом кафтане. Он сбивчиво объяснял, как польщен, как весьма польщен знакомством, отрекомендовался именем, которое выговорить было невозможно – Прокопий Акинфович, а потом почему-то заговорил об итальянских ссудных кассах, существование которых его приводило в полнейший восторг. Жена его куталась в короткую меховую накидку и пожаловалась, что в Италии зимой холодно. Рядом с ней был восемнадцатилетний красавец граф Андрей Разумовский. От него Рибас узнал, что граф недавно оставил службу в английском флоте, где ничему не научился. Крупный мужчина, капитан англичанин Карл Грейг на это заметил, что нужно приложить немало усилий, чтобы ничему не научиться в Англии. Граф Андрей весело согласился и добавил, что его усилия в этом направлении были просто грандиозны. Витторио пояснил Рибасу, что Грейг давно на русской службе и зовут его теперь Карл Самойлович. Мрачный мужчина, отрекомендовавшийся Петром Кирьяковым, был в диковинном сером кафтане и неуклюже сострил, что если Витторио Сулина здесь называют Витторио, то его самого надо именовать Петруччо, и когда Рибас поинтересовался, что же из этого следует, Кирьяков ответил: «А то следует, что ничего не следует».

Ливорнский негоциант Уго Диац представил свою миниатюрную жену Сибиллу, она была в пышном платье-роброне и разговаривала, стараясь повернуться к собеседнику своим чеканным профилем.

Немного спустя прибыл английский консул сэр Дик, и Рибас убедился, что вовсе не его он вызвал сегодня в консульстве на дуэль. Сэр Дик был узколиц, не умел носить фрак, расспрашивал Рибаса об английском посланнике в Неаполе, которого подпоручик в глаза не видел, но несмотря на это, сэр Дик продолжал расспросы о том, как поживает его коллега, в каких он отношениях с таможней и не было ли у него неприятностей, ибо итальянцы народ вспыльчивый. Жена сэра Дика Джен предстала перед собравшимися в платье а ля фрак, протянула руку Рибасу, неестественно ее вывернув, и подпоручик впервые в жизни целовал даме оттопыренный мизинец.

В светском обществе Джузеппе чувствовал себя, как рыба в воде, а в этом, приятном и простом, некоторое время был центром внимания, когда рассказывал о землетрясении на Сицилии, и Прокопий Акинфович, заизвинявшись, спросил: «Почему, простите мое невежество, неаполитанский цезарь, ах, я стыжусь не знать, почему он носит такой необычный великолепный титул Короля Обеих Сицилии?» И Рибас поведал о Сицилийской вечерне, об анжуйских и арагонских династиях, о том, что цезари Сицилии называли Южную Италию «второй Сицилией», а неаполитанские цезари по традиции называют себя королями обеих Сицилии. Прокопий Акинфович был восхищен такой широтой взглядов и представлений, но Петруччо Кирьяков мрачно изрек:

– Это не титул выходит, а одно недоразумение.

Джузеппе вспыхнул и сказал, что это недоразумение можно выяснить в любое время и – в любом месте. Петруччо пожал плечами, но тут явился князь из рода Долгоруковых – Юрий Владимирович и громогласно объявил, что в Италии водятся сибирские голубые песцы, которых он неудачно преследовал сегодня на охоте. Жена консула Джен сказала, что об этом же ей говорил какой-то германский барон.

– Мюнгаузен! – воскликнул князь. – Я с ним встречался. Он мне рассказывал, как стрелял в оленя косточкой вишни, а потом во лбу оленя выросло вишневое дерево. Эка невидаль. У меня как-то в Новгороде был медведь, я для куража обрядил его в солдатский мундир. А медведь взбесился и убежал от меня в лес.