Дебют магии - страница 20
— Не откажусь. А еще не откажусь от своей доли, — Эдрик усмехнулся.
— Булки бери, а деньги— нет! Ты мне вон лишней работы подкинул, зачем его привел?!
— Нужно держать статус, Штульц, статус. Я же Блестящий! И, между прочим, не было бы его у тебя, не было бы и этих денег.
Штульц, жуя булку, нахмурил брови, и пухлое лицо его приняло весьма забавное выражение.
Выражение моржа, пытающегося решить сложную задачку.
Челюсти были заняты едой, а голова — мыслями.
— Ну, наверное, ты прав. Но в следующий раз такое не пройдет!
Потоки магии непрерывно текут через реальность.
И их очень легко можно вырвать. А еще легче их регулировать.
Магия до невозможности нестабильна, и это позволяет использовать ее как этакое сырье. Кто-то делает из этого сырья что-то красивое, кто-то — что-то ужасное, а кто-то…
А кто-то делает из магии бизнес. Который, в свою очередь, делает деньги.
Карамельный Магнат, пожалуй, преуспел в этом деле не то, чтобы большего всего… Скорее, он нашел магии самое необычное применение.
Он использовал ее для создания леденцов.
Каким-то образом он научился делать леденцы некими проводниками магии. В природе, конечно, существует естественный проводник — рубин. Он способен накапливать магию, проводить ее, и поэтому он очень часто используется волшебниками в механизмах, големах, ну и других приспособлениях.
Так вот, Ля’Сахр научился совмещать свойства рубина и карамели (многие даже говорят, что он использует рубиновую крошку, добавляя ее в конфеты). Благодаря этому, некоторые его леденцы обладают необычным свойством… Лизнув их, человек как бы сам становится ходячим проводником для магии, что позволяет ему еще с большей легкостью использовать ее.
Другими словами, магия, которую человек использует, становится сильнее. Так, за один «лизок» простой рабочий может начать творить с помощью магии такое, чему другой волшебник учится несколько лет.
Конечно же, у этого эффекта есть лимиты и побочные эффекты, и именно поэтому правительство запретило этот вид карамели.
Но в Златногорске его можно было спокойно найти, а в другие города карамель перевозили в ящиках с изображением лица и шляпы Магната, после чего продавали на подпольных рынках.
Ну, собственно для таких дел и существуют подпольные рынки.
А вот для ночного сна в Златногорске существовал «Пузатый ворчун» (по крайней мере, это было одной из его функций).
Несмотря на то, что это заведение было просто кабаком, и комнат для ночлежки там не было, тем, кому переночевать было негде, за скромную плату могли разрешить уснуть на скамеечке за каким-нибудь из столов.
Сюда и пришел Ромио и, внеся эту самую скромную плату (скромную по мнению владельцев, а не клиентов), уснул.
Без лишних слов и действий, просто уснул.
И сон его был непоколебим ни криками завсегдатаев, у которых день и не собирался заканчиваться, ни звуками кружек, ударяющихся о стол.
Сон был крепким….
Ночь в Златногорске текла своим чередом. Фонари освещали улицы, продавались и покупались товары, рождались и фиксировались сплетни.
А чайка, которая еще, как ей казалось, недавно, воровала рыбу, спала. Ей, как и Ромио, не мешало ничего. Только иногда приходилось просыпаться из-за криков других чаек и отвечать:
— Ааааааа….
— ААААААААААААААААААА! — почти по-чаячьи зазвенело в голове у Инфиона, из-за чего он вскочил с кровати. Утро уже наступило, и солнце своими палящими лучами пробивалось в комнату, превращая пространство вокруг в решето.
Инфион потер глаза, выключил лампы щелчком пальцев и принял вертикальное положение.
— АААААААААААААААААААА! — вновь раздался звук. И это была вовсе не чайка — это кричала этажом ниже госпожа Фить’иль.
— Ну почему в такую рань… — пронеслось в голове у работника Бурта. За этой мыслью мелькнула другая: «Наверное, что-то не так».
Встав с кровати и всунув ноги в тапочки, волшебник вышел из комнаты и начал спускаться вниз.
— ААААААААААААААААААААААА! — еще громче завизжала домовладелица.
— Что такое, госпожа Фить’иль? — зевнув, поинтересовался Инфион.
И, спустившись в лестницы и не получив ответа, сам догадался, в чем было дело.
В центре коридора, который вел в несколько комнат, парило что-то бесформенное. Ну, не совсем бесформенное — у нарушителя спокойствия была вполне себе