Дед Пихто - страница 8

Как хорошо, что столько дел! Без них ожидание отъезда было бы невыносимо. Вычет из жизни. Ожидание — вычет из жизни. Человек всегда чего-нибудь ждёт — исполнения планов, весны, трамвая, смерти. Минута, когда человек забывает, что он чего-нибудь ждёт, — и есть жизнь — полноценное, яркое, ясное, счастливейшее бытие, не отравленное никакими ожиданиями — пусть даже и чего-нибудь приятного. Как мало таких минут у человека. Да пошло оно всё к чёрту! Пусть ничто никогда не наступит — вот он мой день, хочу наслаждаться им, его суетой ни для чего, ни для каких целей и не для будущих дней — «не движась» и не думая, не думая о Рыбке.

Калачов наслаждался изо всех сил и не думал, не думал о Рыбке...

Милая! Да как же это возможно — не думать о тебе! Ведь стоит замедлить шаг — как сзади накатывает тоска. Она обволакивает тело, она кровушку пьёт. Милая, милая, душа плачет, как ты далеко.

Бред, короче.

Было жарко. Пожарного цвета бронированные киоски, казалось, гудели от зноя. Вяленые продавщицы, наплевав на безопасность, пораскрывали двери киосков и сидели там на коробках, лицами напоминая рыб.

Внезапно у одного из киосков Калачов увидел знакомую фигуру сына. «Боже, до чего худой», — подумал он и позвал:

—    Тёма!

Артём обернулся.

—    Привет.

—    Здравствуй. Что берёшь? — спросил Калачов и с преувеличенным вниманием приник к пыльному стеклу:

— Что тут интересного, так.

—    Да мне разменять просто. — Артём показал крупную купюру. — Мама дала.

—    Может, тебе купить чего-нибудь?

—    Да нет, спасибо, у меня всё есть.

—    «Пепси», «Херши»? «Чупа-чупс» хочешь?—шутил отец.

—    Не хочу.

—    Ну ты чего такой? Ну-ка пойдём пройдёмся, — Калачов потянул парня в тень. — Ты из-за мамы? Из-за меня?

—    Что? — удивился Артём.

—    Ничего. — Калачов помолчал. — Ну хочешь, поедем вместе?

—    Куда? В Германию?

—    Н-нет, в Германию у меня приглашение на одного. В Москву. В Москву, а? Я тебя с моими друзьями познакомлю. С девчонками. Твоего возраста.

—    Да нет, мне поступать надо.

—    Да ерунда, поступишь. Там недобор, там у меня доцент знакомый. Поедем? На пару дней? А? Потом я — дальше, а ты — назад?

Поедем? Будем сидеть за столиком и глядеть в окно. Мимо будут плыть поля, деревни, столбы будут перелистывать пейзаж — правда, похоже? — как будто листают. В детстве я любил стоять у окна в коридоре. Знаешь, купейный вагон, коридор и — никого. Хорошо протянуть руку в приоткрытое окно и держать её крылом в упругом потоке ветра. Хорошо просто глядеть в окно, часами. Я тебе расскажу о своём детстве. Приключения... Много было всякого, разного... Я тебе расскажу о твоём детстве. Помнишь, я фотографировал тебя у фонтана, ты в него упал, но не испугался, а встал в воде столбиком — чтобы я не передумал тебя фотографировать. Ты боялся, что папа передумает снимать такого бестолкового, неуклюжего сына. А я в самом деле передумал — схватил тебя в охапку и помчался сушить. Наверное, надо было сфотографировать, ты так хотел... А помнишь, как мы с тобой катались на санках? С такой огромной горы и хохотали? А как ездили с моими друзьями на шашлыки?

Калачов очнулся и поглядел вокруг: трамвай разворачивался на кольце, он в вагоне был один.

Он вообще был один. И кругом неправ.

Плыли поля, плыли деревни, столбы перелистывали пейзаж. Горячий, остро пахнущий шпалами ветер через окно задувал на верхнюю полку. Там, на верхней полке, лежал в одних плавках Калачов. Придерживая рукой страницы разговорника, он учил чужой язык.

Это новый русский фильм, но о нём сразу заговорил и.//даст ист айн нойер руссишер фильм, абэр эр махтэ фон анфанк ан фон зихь рэйден.

Я бы сказал, что это хороший фильм.//ихь вюр-дэ загэн, эс ист айн гутэр фильм.

Хорошо, оставим это. Как говорится: о вкусах не спорят.///ут, ляссэн вир дас. ви ман зо закт: юбэр дэн гэшмакк лест зихь нихьт штрайтен.

Я сценарист.//ихь бин дрейбухаутор.

Я звукооператор.//ихь бин тонмайстер.

Я писатель.//ихь бин штрих... штифт... шрифтштэл-лер. Шрифтштэллер.

Я электрик.//ихь бин электрикэр.

Я частный предприниматель.//ихь бин приват-ун-тэрноймэр.