Дефиле в Москве - страница 16

— Да пошьол ты… — взвился бородатый.

— Давай его хорошенько — к праотцам, — нетерпеливо предложил немец.

— Жди, братчику, надо же знать, что в этом поезде творится. Похоже, они не одни.

— Давай, братушки, ты будешь говорите, а мы будем спрашівать. Отвєчать, то есть, будешь, — ласково обратился к россиянина Дмитрий.

— Да пошьол ты…

Ярый, подумал Дмитрий, что же, придется, как они говорят, с пристрастієм…

— Герр Пельке, отрежь ему ухо.

Немецкий эсэсовец вынул нож с выкидным лезвием.

— Лучше бритвой, — посоветовал ему румынский майор.

— Да ты что? Я же бритвой щеки брею. Свои. Как можно? Это же легко какую-нибудь заразу схватить, ты что, всерьез, домнул майор?

— Да нет, я пошутил, — стушевался румын, вмиг проникшись тяжелым догадкой, что этот долговязый бош может заподозрить его в недостатке культуры. Его, который был в Париже!

— Не-е-х! — завизжал российский мужичок. Было поздно, немец уже держал двумя пальцами его кровавое ухо, брезгливо морщился и вытирал лезвие ножа о плечо россиянина.

— Вашу мать… — Бородатый орал и бился в истерике. — Суки, бляди, сволочи, гади…

— Давай, братишка, возвращайся, будем второе ухо рэзать, а потом уже нос, яйца и так далее, — успокаивающе сказал ему Дмитрий.

Москаль тяжко ругался и шапкой останавливал кровь. За окнами слышались автоматные очереди. Надо поспешить, посмотреть, что там в поезде, думал Дмитрий, а этот, видно, еще не созрел до дружеской беседы.

Немец потянулся до второго уха матерного русского.

— Слушай ты, цапе бородатий, тебе ушей не жалко? Скажи, сколько вас? Кто напал на поезд? Вы грабители или партизаны? Говори, и я дам тебе покой. А нет — то лютую смерть примешь.

— Да пашол ты… — начал россиянин, но вдруг осекся, его взгляд остановился на горлышке бутылки, которая торчала из саквояжу. — Эй! Да у вас випіть есть?

— Есть, — подтвердил Дмитрий.

— Налєй, а?

— Налию, расскажи то, что я спрашивал.

— Да ты налєй сначала.

— Хорошо, я налью, а если не заговориш, мы из тебя этот коньяк выльем.

— Ето как?

— Разрезаем живот и перевернем вниз.

— Налівай, быстро, — сказал россиянин.

Дмитрий взял серебряную рюмочку, вынул бутылку коньяка.

— Да ты што, — остановил его бородач, — штоб я с этого напьорстка пол, да лучшє ухо рєж. Дмитрий налил ему полстакана.

— Лей полную! — скомандовал русский.

Дмитрий изумился, налил ему полный стакан коньяка. Россиянин выпил двумя большими глотками. Все четверо офицеров зачарованно смотрели на него.

— Значітся, так, — звеселіло промолвил бородач, — мы вольниє казаки, грабім поезда, вот у вас хотєлі шмоткамі разжіться, пообносілісь. Билі здесь політічєскіє красниє партізани, да после того, как немцы с хохламі взялі Москву, куда-то ісчєзлі. Теперь мы здесь хозяева. Билі, — добавил он грустно, взглянув на своих товарищей, которые лежали на полу, один в луже крови, второй в неестественной позе.

— Эх, жалко ребят, — сказал сердечно.

— Ты себя пожалей, — заметил Дмитрий, — говори, сколько вас, какая тактика?

— Налєй, парень, вінца, больно уж хорошеє, — мечтательно сказал бородач.

— Сколько вас? — кричал Дмитрий. — Говори, скурвий сыну! Говори, налию!

— Нас — трідцать. Било, — добавил разбойник, глипнувши на своих покойных товарищей. — На повороте один цєпляєтся за поезд, сриваєт стоп-кран, и — по вагонам, по три человека на вагон, двое дєржат на мушкє машіністов. Дай вина, а?

— На, залейся, — сунул ему бутылку Дмитрий. — Берите оружие, — бросил своим попутчикам. Они, правда, уже были снаряжены, но из оружия имели только пистолет и ножи. — Берите эти автоматы! — кивнул Дмитрий на два советские ППШ, сам закинул на плечо «шмайсер».

— Немецкий офицер не возьмет в руки этого азиатского большевистского филина, — напыщенно заявил эсэсовец.

— А щоб тебе шляк трафив, какой ты глупый, — сказал по-украински Дмитрий, а по-немецки бросил: — На тебе твой родной «шмайсер», а вы? — обратился к румына и мадьяра. Они как-то странно топтались возле российского автомата. А, понял Левицкий, не умеют пользоваться. Ну, это еще можно понять.

— Хорошо, я думаю, нужно пробраться через три вагона до локомотива, освободить машиниста, и главное — тронуться.