Дефиле в Москве - страница 7

Генця дальше тараторила. Она раскраснелась, ее карие глаза пылали, прядь волос спадала на щеку. Вообще, она не была уж такой красавицей, про которых говорят «красивая, как кукла», она имела накладную осанку, круглые пругкі перса, тонкий стан, но почему-то считала, что у нее некрасивые колени и недостаточно изящные бедра. Зубы у нее были безупречные на вид, хотя порой донимали адской болью, во время одного из таких приступов, еще до войны, Дмитрий должен был ее успокаивать всю ночь, а поскольку визгливой матушки и вар'юватого батюшке Генчиних не было дома, то оно и случилось. Зубная боль тогда уступил болезненному румянцу на ее покрытых мелкими веснушками щеках. Они еще не понимали точно — хорошо им или нет, и кто это понимает впервые? Но и не очень стыдились учиться на марше, потому что это только в глупых романах молодые, нетронутые к тому любовники урочисто на хвилях чистого кохання влияют в царство гармоничного секса. Медленно все у них удалось.

— Это еще надо разобраться, сколько ты лярвів имел без меня по тех фашистских борделях и гештетах, — шипело дальше Генця.

— Нет, моя любимая, все эти три года я ни к одной особе женского пола и пальцем не коснулся, я был верен тебе, как папаша Сталин идеалам коммунизма, я каждый вечер, ложась спатки в девять часов, молился к твоей фотографии и мечтал о тех временах, когда мы с тобой вкупці, яко голуби паровані, как рисованные чашки, вклякнемо хорошенько на коленца до вечерней молитвы, а затем быстренько ляжем в кроватки под пуховую перину, которую ты, любимая, сшила своими белыми ручонками с гусяток, что мы их с тобой вырастили в нашем имении в Каменной…

— А теперь я тебе скажу, как было на самом деле, — надулась Генця. — Хочешь? Но можешь не хотеть, я все равно буду говорить, буду, — ты, песиську, по ночам резал горла большевикам, которые тебе лично ничего не были должны, а когда было свободное время, то сначала напивался до потери человеческого облика, потом шел к шлюх в бордель, брал себе сразу двух, потому что тебе, кутюзі, одной сучки мало, и всю ночь производил с ними содом и гоморру, а когда уже становился увядшее, то заставлял их заниматься лесбийскими шалостями, чтобы тебя, козла, возбуждать… А как, Митрику, с двумя сразу, хорошо? Расскажи, расскажи!

— Агий на тебя, говорю же, что мечтал, целомудренный и непорочный, как Франціск Ассизский, о тебя единственную…

Вот так Дмитрий и Генця себе говорили, а истина была где-то посередине: Дмитрий и резал большевиков, но не невинных, но сильных и коварных, хитрых и вышколенных врагов, и пил алкоголь — от ценнейших вин до ординарного спирта, но алкоголиком не стал, ибо в генах имел тысячелетнюю здоровую черноземную силу, и волочился по борделям, и даже с двумя курвами зразу, как она говорит, но на извращение его не тянуло, а к тому же, даже обнимая найфайнішу шльондру, думал о Генцю… и молился в ночные часы отчаяния к ее фотографии, и произносил ее имя вместо отченашу, потому что любил ее…

Домой шли немного пьяные — она от красного еспанського, он от белого итальянского плюс хорошая бутылка французского коньяка, хорошего, не фальшивого, но, очевидно, контрабандного. Конечно, город кишело стаями разного рода бродяг. Дмитрий вытащил парабеллум из наплечной кобуры и сунул его в правого кармана пальто, слева держалась за руку Генця.

Стрелять ни в кого не пришлось, потому что никто не прицепился. Дмитрий приглушил бдительность и раз-по-раз чмокал Генцю красный, как пион, щеку.

Дмитрий открыл парадную дверь дома, где жила Генця, и получил профессиональный удар в глаза. Прежде чем потерять сознание, подумал: это не простой батяр. Визг Генці вернул его в сознание.

Тех было двое. Если стрелять, то заки сведу пистолет с предохранителя, он свернет ей шею, думал лихорадочно, но уже трезво Дмитрий, если попробовать вставать — и подавно. Один нападавший заломил Генці руки и держал, стоя позади нее, второй засунул руку по локоть ей в пазуху. Оба были в обычной одежде агентов сигуранци: серые плащи, шляпы набекрень, штаны, заправленные в высокие шнурованные ботинки. Дмитрий лежал на цементном полу, ноги его почти касались обуви любителя девичьих грудей. Ага, подумал Дмитрий, и без замаха ударил того в колено, одновременно вскочил на ноги и стал лицом к Генці. Не оборачиваясь, ногой назад ударив у пах того, что потирал ушибленное колено, и вонзил пальцы в глаза господину, который держал Генцю. Тот взревел, Генця выскользнула из его рук, Дмитрий схватил его за подбородок и уже готов был навечно вернуть ему голову больше чем на девяносто градусов в позу «искреннее удивление», как услышал крик Генці: «Дмитрий, чем сзади!».