Декалог 1: Загадка - страница 29

Поэтому он готовил суп и мысленно проговаривал бесконечные мантры, помешивая огромный котёл. Но ничего не прояснялось. Никаких признаков того, что его ищут. Никаких признаков украденных у него ТАРДИС, кошелька и часов. И никакого конца ноющей боли в голове, которая исходила от лежащего в пыльном музее камня, который он считал Богом. Бессмыслица.

Провернуть серебряный браслет. Помешать жирный котёл. Слишком долго. Чем больше он искал, тем меньше он знал. Всё было неясно.

Может быть, суп не тот? Может быть, сделать консоме?

В семь часов, после вечерней молитвы, пришёл отец Шеррин, здоровый, как футбольный полузащитник, и уселся на конце матраса Мастера. Его добродушное лицо было усталым, а когда он раскрыл свои большие ладони, оказалось, что они красные и в мозолях. Ему хотелось поговорить, словно его молчаливый гость был своего рода исповедником.

— Сегодня я проводил очень странные похороны. Смерть младенца всегда пережить тяжелее всего, но эта смерть была ещё и странной. Всё было организовано каким-то адвокатом с хорошо подвешенным языком. Меня ни о чём не предупредили; просто сказали быть там. Я сам не видел малышку, но её положили в гроб размером не больше коробки от сигар, а я вырыл могилу обычного размера. Уже только от этого сердце разрывалось. Ей, наверное, всего несколько дней от роду было. Родилась, наверное, преждевременно. Для переноски гроба нужен был только один человек, и от семьи был тоже только один человек. Только мать. Красивая девушка со светлыми волосами и такой юбкой, что при менее серьёзных обстоятельствах её могли бы назвать шлюхой. Её, наверное, выгнали из семьи. Но тёмное и светлое есть ведь в каждом из нас. У всех у нас есть тени. В общем, после похорон, состоявшихся в той части кладбища, где хоронят самых состоятельных жителей Чикаго, я высказал ей свои соболезнования. Она уставилась на меня. Никогда не видел таких холодных серых глаз, от них я словно промёрз до костей. А потом она сказала: «А кто плачет? Теперь начнётся самое весёлое». И пошла куда-то между могил, словно в какое-то питейное заведение. Я засыпал огромную могилу, похоронил это маленькое тело, и пошёл домой. Странно, но она мне напомнила тебя. Не обижайся. Просто она тоже обладает огромной целеустремлённостью. Как думаешь, может быть, мне стоит разузнать больше? Нет, не отвечай, конечно же, мне не стоит искушать тебя. Ребёнка звали Грэйс… Грэйс Уэйнрайт[10], как музей. Хотя я не слышал о семье с такой фамилией.

Он тяжело вздохнул:

— Спасибо, что выслушал, друг мой. Я проголодался. Какой у нас сегодня суп? Снова репа и морковь? Благослови тебя за это Господь.

Мастер заставил себя изобразить подобие благодарной улыбки. Он взял передник, и надел его поверх простой одежды, которую ему дал священник. Его собственная одежда, костюм Дука Домини с широкими плечами, была так заляпана грязью, что ею бы даже свинья побрезговала. Он начал разливать суп выстроившейся очереди голодных бродяг, тихо кляня каждого, кто продемонстрировал хоть грамм благодарности, и убеждая себя в том, что помогает другим лишь для того, чтобы помочь себе самому. Он поймал себя на том, что изучает каждое лицо. Чтобы убедиться в том, что никто, кого он знает, не пришёл и не стал свидетелем его позора.

Значит, Марджери Стоукс всё ещё ждала. Напрасно, Марджери. Она стала слишком близка, он никого не подпускал настолько близко. Она за это ещё поплатится. Скоро энергия осколков Главы Бога прибудет с Голубого Профундиса в украденной у него ТАРДИС. Ему нужно взять её под контроль раньше, чем она доберётся до Флагстаффского тектита. Но им не удастся объединиться без ключа Уэйнрайт.

Мастер прикоснулся к лежавшему у него в кармане браслету — образцу технологии, которую ему не удавалось проанализировать.

Очередь за супом закончилась, и он предоставил мытьё посуды простым смертным. Головная боль немного ослабла, но он чувствовал, что она возвращается. Он взглянул в надбитое зеркало и поразился смотревшему на него отражению. На него смотрел гораздо более энергичный мужчина, чем он ожидал. На щеках был румянец, в волосах блеск. Это его воодушевило. Странно, ведь он не чувствовал себя тем моложавым человеком в отражении. Он ощущал себя пустым, перегоревшим, глаза казались тяжёлыми, как свинец. В зеркале же глаза горели ярко, они проникали ему в сознание и говорили взять себя в руки. Он почувствовал, как его плечи расправились, а дыхание стало глубже. В нём явно было что-то сатанинское. Глаза говорили с ним, наполняли его уверенностью.