Дела семейные - страница 9
…В лесу было действительно сыро и, несмотря на конец сентября, очень еще зелено и густо. Дождливая и безморозная осень не давала лесу выцветиться, пожелтеть.
Только косматая трава обрыжела и огрубела. В сосняке толсто лежали сухие иглы, земля под ними прела и выталкивала из себя грибные семьи: масляки, лисички, сыроежки всех цветов – белые, оливковые, синие, красные…
– Да не бери ты их, – сказала Аня. – Подумаешь, грибы!..
Она перешла на «ты» и очень волновалась. А Тихон как будто этого совсем не замечал, занялся грибами. Палкой он разрыл хвойный ворох и нашел под ним два маленьких, сросшихся парой белых грибка-карапузика в полмизинца высотой.
– Вот вы где, шельмецы!..
Потом его внимание привлекла сытая птичка с толстым сердитым носом. Она клюнула красную ягоду на кусте шиповника и тихо, с шипом, присвистнула. Сразу же рядом оказалась вторая птица, такая же сытенькая, но менее заметная пером.
– Видишь, нашел пищу и дамочку пригласил! – показал Ане Тихон.
– Нужны тебе воробьи эти!
– Хороша! Снегирька от воробьев отличить не можешь.
Он набрал грудку красной брусники и хотел положить ей в рот.
– Да я не люблю ее, – сказала Аня. – Все губы свяжет…
– А что же ты вообще-то любишь? – спросил Тихон, прищурив свои карие опасные глаза. – Тебе тогда и в деревню ездить нечего. Ходи на Неглинную, в Пассаж.
Они поглядели друг другу в глаза. «Чего это он придумывает? Как будто издевается…»
Аня знала все эти лесные места как свои пять пальцев и заблудиться никак не могла. Но страшно боялась вдруг остаться среди леса одна. Они, бывало, с покойной матерью ходили всегда след в след, перекликались. А Тихон, как нарочно, уходил от Ани, скрывался за кустами. И не сразу откликался.
Болонья на Ане вся промокла, с полы вода натекала в резиновый сапожок. Она дрожала и уже мучилась.
– Тихон!.. – почти с отчаянием громко закричала она.
Он вышел с той стороны, откуда она его не ожидала.
Оказывается, он был тут, совсем близко. Праздничный пиджак и ботинки его были тоже совершенно мокры – не пожалел.
– Чего ты испугалась? – спросил он очень ласково, заметив бледность и тревогу у нее на лице.
– Я не испугалась, Тихон, – тихо сказала Аня. – Ты не уходи от меня…
Он понял. Поставил на траву свое лукошко и подошел к ней.
Домой они все-таки несли грибы. Их набрал Тихон, десятка два некрупных, только утром вылезших из земли белых. Он подстелил под них травки и всю дорогу любовался на свое лукошко, перекладывал в нем эти грибы, чтобы было покрасивее.
«Чему он радуется?.. – с недоумением думала Аня. – Рад, что женщину нашел по себе или грибы эти ему все на свете заслоняют?..»
То ли вспыхнувшие чувства помешали, то ли она совсем разучилась искать, но сегодня Аня так и не увидела ни одного ценного гриба и очень удивлялась, как это их видит ее спутник.
– Гриб любит, когда ему поклонишься, – объяснил Тихон. – А места, верно, у вас хорошие. Не наврала ты мне, рыженькая моя!
Он обнял ее за плечи и поцеловал в щеку. Она хотела подставить губы, но он уже шагал дальше. Аня шла за ним и думала: что же такое происходит? Как этот человек за какой-нибудь неполный день сумел взять над ней такую власть? Она уже сегодня пообещала ему, что дома своего в деревне не продаст: глядишь, и еще когда-нибудь соберутся сюда. Ей пришло в голову, что ее дом, может быть, и есть та приманка, на которую клюнет этот красивый, ласковый и в то же время опасный мужик. Все ему тут так нравится! Пиджак вымочил, ботинки испортил и идет, радуется, как мальчишка. Или уж правда тут у них так красиво, богато, хорошо? Что же она раньше-то этого не замечала?..
– О чем задумалась? – спросил Тихон.
– Да так… И сама не знаю.
– Ну, подумай, подумай. Это никогда не мешает.
«А ведь он вроде смеется?..» – уже тревожно прикидывала Аня. Она настолько была этим Тихоном загипнотизирована, что, ничего не зная о нем самом, про себя почти все ему выложила. Ей думалось, что все равно, если будут они вместе, он ее обо всем строго расспросит. А ей хотелось эти расспросы опередить, выглядеть искренней и доверчивой. Тихон слушал ее внимательно, как будто хотел запомнить каждое слово. Но потом спросил довольно равнодушно: