Дела житейские - страница 46

Я пришел в себя у входа в метро. Все полетело к чертям. Тут я решил позвонить своей сестре Дарлин. Я не видел ее, наверное, с год, и она, конечно, удивится, услышав мой голос. Она выходит из дома только на работу, в школу, в бакалею или винную лавку. Телефон долго не отвечал, но наконец она сняла трубку.

— Как делишки, лютик?

— Фрэнклин? — откликнулась она своим обычным унылым голосом.

— А ты знаешь еще кого-нибудь с таким бодрым голосом, как у твоего братишки?

— Ради Бога, Фрэнклин, — протянула она все так же бесцветно.

— Что поделываем?

— Да ничего особенного, — сухо ответила она. Иногда она вгоняет меня в тоску; какого дьявола я вообще поднимаю трубку, звоню или тащусь в этот дурацкий Бронкс, чтобы повидать ее, ума не приложу. Может, потому, что она единственное, что у меня есть на свете, кроме Зоры?

— Я хочу заскочить к тебе. Ты что, пьешь?

— Да как обычно, Фрэнклин. Я прибавила килограмм пять, дома у меня разгром, но ты приезжай, только не учи меня жить. Можешь захватить дрель и отвертку? Я уж целый год жду, когда ты позвонишь; мне надо, чтобы ты с электричеством разобрался.

— А разве господин, как его там, не может этого сделать, или все уже в прошлом?

— В прошлом.

— Ладно, только мне сейчас неохота за инструментами возвращаться, я уже в метро. Но если у тебя найдется несколько лишних долларов, я по дороге заскочу в какой-нибудь магазинчик и куплю отвертку и недорогую дрель.

Она сразу согласилась. Из Дарлин обычно копейки не выжмешь, если попросить в долг, но на себя она ничего не жалеет. У нее в банке деньжата отложены. Как это я сразу не сообразил, почему она мне обрадовалась: просто ей от меня что-то нужно. Поэтому отчасти я и отказался от телефона. Уж очень одолевают меня просьбами. Всем известно, что у меня руки золотые, и если надо что-то починить, прибить и хрен его знает что еще, первым делом ко мне. Я этим по горло сыт. Черт побери, говоря с Дарлин, я совсем забыл, что у меня денег не осталось на эти проклятые инструменты: я ведь купил два пузыря, и у меня теперь только пять долларов с мелочью. Так что пришлось заскочить домой, взять то, что нужно, и топать в метро.

Дарлин открыла дверь, и я даже опешил: уж очень она изменилась. Не только располнела, но появились седые пряди. Я поцеловал ее в щеку.

— Говорят, есть за что подержаться?

— Заткнись, Фрэнклин, я же тебя просила не выступать. Сама знаю, что растолстела. Мне и без тебя тошно.

— Да я же ничего не говорю. Ты что? Шуток не понимаешь? А с чего тебе тошно?

— С работы вышибли.

— Что ж в этом нового?

— На этот раз другое дело, Фрэнклин. Это была хорошая работа в электронной компании, они еще и деньги платили за обучение. Ума не приложу, что теперь буду делать. У меня просто сил нет искать новое место.

— Так почему тебя вышибли?

— За опоздания. Но я же не виновата, что поезда всегда опаздывают.

— У тебя есть выпить? — спросил я.

Я и сам отлично знал, где она держит заначку; а уж раз она ее держит, значит, Дарлин — пьяница-одиночка. Из-за этого, должно быть, она и с работы вылетает. Не может проснуться утром вовремя. Она сидит безвылазно в своей дорогой квартире, смотрит телевизор, попивает „Уайт Лейбл", закусывает какими-то консервами и жалеет сама себя. И никто никогда ее не навещает, кроме меня. У нее нет друзей, во всяком случае, мне она никогда о них не говорила. Вообще-то во многом она похожа на меня. Кроме себя, ей ни до кого нет дела. Но этот крошечный жалкий мирок, который она создала, рушится. Бедная девочка за последние два года сменила столько работ, бросила столько колледжей, что, видит Бог, я все это и подсчитать не берусь. Так что, услышав, что ее выгнали с работы, я не удивился.

А мужчины? Она ни одного не может удержать. Каждый раз у нее все кончается одинаково: она в каждом парне находит такое количество недостатков, что хорошего просто не замечает. Но говорит всегда одно: „Он стал невыносим". Да, столкнись Дарлин нос к носу с хорошим человеком, она бы все равно ничего не поняла. Вся беда в том, что она никому не доверяет, кроме меня, хотя и это под вопросом. Честно говоря, я бы не удивился, узнав, что она спит с бабами. Уж больно смахивает она на лесбиянку. И черт меня подери, может, это и было бы лучше для нее. Хотя я все это на дух не переношу. Одно могу сказать: я не хочу, чтобы она попала в беду. У нее суицидальные наклонности, это уж точно. Она ведь постоянно утверждает, что у нее ничего нет впереди, исподлобья смотрит, ходит, как в воду опущенная. Наверное, мне надо заглядывать к ней почаще. Самое грустное, что это чертовски нежный и замечательный человечек. Все это плоды воспитания нашей маменьки.