Дело № 36.4. Хрупкие кости - страница 27
— Пей, — тихонько шепчет он.
Она подчиняется. Глотает прохладную жидкость и думает о том, что происходит.
— Я и не подозревал, что ты на такое способна, — говорит шакал. — Что ты сделала?
— Нарисовала тебя рядом с собой… мне было плохо.
— Я это заметил. Ты… нарисовала меня? Просто представила, что я рядом, и я переместился сюда прямиком из «Черной Луны»?
— Нет. Вокруг меня было что-то белое… я решила, что на нем можно рисовать. Я не представляла тебя, Томас, а именно рисовала, как я это делаю всегда.
— Белое… — ворчит друг, убирая стакан подальше. — Иногда мне кажется, что ты и не слепа вовсе. Как ты можешь различать цвета, если твои глаза больше не видят?
— Все это внутри меня… Томас, прости, я не знаю, как это получилось… я не единственная рисующая в Рурке, но… из всех моих знакомых никто так не может. А ведь я всегда считала себя ущербной. Из-за того, что я полукровка, понимаешь? Я ведь ослепла именно из-за этого!
Томас молчит. Мэри чувствует его ужас, и ей хочется плакать от того, что шакал очень хочет оказаться как можно дальше от нее. Он боится ее новых способностей.
А потом она понимает, что ошибается. Это не страх, а озарение, в которое он не в силах поверить.
— Мэри… ты когда-нибудь встречала рисующую-полукровку? Такую же, как ты? — шепчет он.
— Нет… Ты же знаешь, что Тварям вообще запрещено иметь общих детей с людьми! Мои родители нарушили правила, за то и поплатились! Никто из моих собратьев не знает, что я полукровка! Я только Теням это рассказала…
— А что если все наоборот? — голос шакала становится совсем тихим. Но Мэри хорошо его слышит.
— Ты что сейчас имеешь в виду? — похолодев спрашивает она.
— Что если дети людей и Тварей, полукровки, наоборот, слишком сильны? Что если твоя слепота заставила твой дар вырасти до невероятных высот? Мэри, твои рисунки — живые! А полчаса назад ты нарисовала новую реальность. Изменила ее. И она подчинилась. Я здесь!
Мэри ведет плечами, чувствуя, как ее бьет крупный озноб. Не может быть… она так боялась, что когда ослепнет, станет совсем бессильной. А теперь…
— Никому не говори. Ни Капитану, ни Марле, ни Кире… никому!
— Почему? — Мэри слышит, как Томас хмурится. Он излучает желтовато-серое недоумение, но рисующей нравится, что его больше не мучает страх.
— Потому что я не знаю, как у меня это получилось. Потому что это слишком. Слишком лакомый кусок. Вспомни, сколько бед нам принесла золотая птица и ее способности. Всем нужна власть.
— Но Тени… мы твоя семья, неужели ты думаешь, что кто-то из нас тебя предаст?
— Когда о чем-то знают больше, чем двое, это перестает быть секретом. Томас, пожалуйста. Я сама скажу. Когда буду готова к последствиям. Да я и правда не знаю, как у меня все это вышло.
Томас вздыхает, а потом ласково обнимает ее.
— Ладно. Должен же кто-то хранить и твои секреты…
Мэри чувствует приступ нежности к другу. Раньше ее единственным секретом, о котором знал шакал, была влюбленность в Джека.
Теперь у нее есть кое-что посерьезнее.
Пожалуй, какие бы тайны не скрывали остальные Тени, она сможет переплюнуть всех.
И не то, что бы ей это сильно нравилось…
Капитан
Он был уверен, что после бессонной ночи он будет спать, как убитый, но вместо этого до полуночи проворочался, пытаясь найти удобное положение. Может, стоило отправиться в Глубь? Там он всегда мог привести мысли в порядок, а именно это и было ему сейчас нужно.
Но измученное тело требовало отдыха. Жаль, что мысли нельзя выключить, как электрическую лампу. Кира была совсем рядом, в соседней комнате, и это сводило с ума. И эти ее слова: «Нашу историю надо развивать». Где-то в глубине души вспыхивала дурацкая надежда, что она говорила не только о притворстве, и это злило.
Он не хотел надеяться.
Разговор с Сэйвом, сбор Теней и полотно Мэри, где он умирал от кровавой раны на животе, все это стало не давало покоя. Нет, он не боялся, ведь он был солдатом. Пожалуй, его больше занимали мертвецы за спиной Киры. Они что-то знали, и Кира могла что-то услышать, но она ничего не помнит.
И он не собирается заставлять ее вспоминать.
Когда же он заснул, ему снилась какая-то липкая дрянь. Ничего конкретного, все на уровне бредовых видений, но проснувшись утром, он чувствовал себя совершенно разбитым.