Дело командора

«Ну что ж, пусть войдет, — подумал Кантов. — Пусть входит. Все равно… Только странно это звучит — следователь-защитник. А, все равно…» Нет традиционно-пристального взгляда. Нет многозначительности в твердо сжатых губах. Нет того, нет этого… Нет, нет, нет…

Следователь-защитник согнулся, иначе проткнет головой потолок. Высота комнаты — около четырех метров.

«Он из этих, — думает Кантов и чувствует, как просыпается ярость. — Я никогда не требовал по отношению к себе особого такта. Но в этом случае они бы могли догадаться…» Густой голос, четкое произношение:

— У вас есть ко мне вопросы?

— Просьба, — говорит Кантов. — У меня есть просьба. — Я уже понял. Вам назначат другого защитника. Но я мог бы ответить на ваши вопросы.

— Что успели выяснить в моем деле?

Секунда молчания. Но и она сказала о многом. «Ничего хорошего, — думает Кантов. — У этого существа реакции мгновенны. Он бы ответил сразу».

— Первый случай отмечен двадцать седьмого апреля у человека, с которым за двенадцать часов до того беседовал ваш штурман…

Он уловил сомнение Кантова и рассеял его:

— Установлено точно.

Кантов вспомнил экраны в мелких пятнышках, голубые капельки, повисшие на крестиках делений. Одна камера очищения, другая, третья. Энергетический душ, ионный, конициновая ванна, магнитный фильтр… А за стенами корабля — зеленые травы, пахнущие травой, и леса, шумящие по-лесному… Но он не выпускал своих ребят, он гнал их из одной камеры в другую. А теперь этот говорит… Какого черта?!

Гневный взгляд Кантова уперся в закрывающуюся дверь, за которой исчезал гигант.

«Обиделся? Тем лучше. Привык тут решать за людей их дела…» Раздражение не давало Кантову расположить факты в цепочки, а затем свести их воедино и посмотреть, что получится. Он выключил кондиционеры и очистители, ударом ноги отшвырнул кресло, готовое услужливо изогнуться, чтобы принять форму его тела. Щелкнул четыре раза подряд регулятором видеофона, спроектировал изображение на стену:

— Вызываю Совет.

Невозмутимое лицо дежурного.

«Привычно невозмутимое», — думает Кантов. Как он ни сдерживает себя, его голос звучит резче, чем ему бы хотелось:

— Прошу Совет назначить мне другого защитника. Человека.

Как видно, дежурный ожидал услышать именно это и заготовил возражение.

— Он тоже называется человеком.

— «Называется»… — невольно повторил Кантов, придавая слову ироническое звучание. Дежурный неожиданно разозлился:

— Да, человек рождается, а не синтезируется в лаборатории. Если вас устраивает такое принципиальное различие — пожалуйста. — Он произнес «принципиальное» таким же тоном, как Кантов — слово «называется». — Но если вы скажете, что это машина, хотя в ней есть и белковые части, то я отвечу, что она понимает и чувствует гораздо больше нас. И еще одно немаловажное обстоятельство — полная объективность…

«Он не злится, — понял Кантов. — Он изображает злость, считая, что так меня легче убедить».

— Вы напрасно обиделись на Совет, — продолжал дежурный. — Дело о карантинном недосмотре ведут восемь следователей-защитников. Шесть из них занимается врачами карантинного пункта, один — врачом ракеты и один — вами. Причем, по моему мнению, лучшего следователя не найти.

«Пусть это существо понимает и чувствует, как ты выразился, больше нас. Но разве я летел в космос ради него? Ради него сотни раз рисковал жизнью? Ради него потерял свое время, а вместе с ним родных, друзей, современников? Да, современников — только теперь я по-настоящему понял смысл этого слова. И ты хочешь, чтобы после всего меня судил он?»

— Вернемся к моей просьбе.

На один лишь миг на лице дежурного мелькнула растерянность.

— Я доложу о вашей просьбе Совету.

— Меня зовут Павел Петрович.

Кантов крепко пожал прохладную костлявую руку и впервые за много дней почувствовал себя уверенней.

Новый следователь-защитник сразу же понравился ему. Худой и длинный как жердь, энергичная, подпрыгивающая походка, быстрые резкие движения. Такой уж если взялся за дело, времени зря терять не станет.

— Садитесь, — предложил Кантов.

Он хотел подвинуть кресло, но не успел. Едва подумал об этом, как оно само выкатилось из стенной ниши и, расправившись, остановилось перед Павлом Петровичем.