Дело о бюловском звере - страница 11
– Значит, мы прямиком к его высокопревосходительству? – вырвалось как-то само собой.
– Не обессудьте, дорогой гость. Приказ – доставить ваше благородие тотчас по приезде.
Руки снова задрожали. Первым порывом было – возразить. Но ведь за тем и ехал, чтобы лечить старого вояку. Пришлось смириться, хоть встречаться с генералом прямо сейчас, без подготовки ох как не хотелось.
– Много, говорите, докторов п-перебывало. – Он вытер мокрый лоб платком. – А как же вы на Ларионова вышли? Барыня ваша сама в Петербург ездила…
– Так по родственным делам ездила-с. Ведь Ларионов родственником будет Аристарху Германовичу. Брат ее благородие второй супруги, покойной Марии Михайловны.
– Ага, – пробурчал под нос Иноземцев. – Вторая появилась. Так что же он с женами-то делает?
– Простите, не расслышал, ваше благородие.
– Нет, это я о своем… Лаврентий Михайлович не сказал, что направляет меня к вам по просьбе родственницы. Однако для меня большая честь.
Он хотел спросить, правда ли, что Аристарх Германович предпочитает человеческие сердца на завтрак, обед и ужин, но что-то его остановило. Нелепость какая! Не стал бы Ларионов посылать его к людоеду.
Наконец миновали готическую анфиладу, по винтовой лестнице поднялись на самый верх башни и предстали перед дверью, за которой уже лежал прикованный к постели гроза всей Т-ской губернии.
С замиранием сердца Иван Несторович проследовал за камердинером. Тот, не постучав, тихо нажал ручку и на цыпочках скользнул внутрь.
Круглая комната, обитая красным шелком, с мебелью из красного дерева, красными светильниками и огромной кроватью под красным же балдахином, тонула в полумраке. Сердце Иноземцева замерло. Ему вдруг представился страшный хищник, который, тяжело дыша, вжался в угол перед прыжком. Из зловонной оскалившейся пасти между острыми клыками стекала слюна. Когтями он скреб под собой пол…
Молодой человек ощутил острое нежелание быть съеденным и был готов броситься наутек.
Но тотчас устыдился этого. За порог Иноземцев ступил так, словно шагнул в геенну огненную и заранее распрощался с жизнью.
На белых простынях и подушках лежал хозяин в ночном колпаке, до самого подбородка накрытый теплым стеганым одеялом.
Да какой же это немец? Из-под колпака торчали иссиня-черные волосы, овал лица был черен, как у арапа. При приближении Саввича с Иноземцевым спящий вскинул веки, и под ними обнаружились миндалевидные глаза цвета золотисто-охряного, янтарного. Ивану Несторовичу на мгновение показалось, что он уже встречал человека с таким необычным взглядом, но догадка тотчас померкла, затерялась в подсознании, оставила неясный след, как змея, ушедшая в песок. Иноземцев попытался ухватить ее за хвост. Может, в выражении глаз хозяина и слуги имелось сходство? Нет, не то.
– Кого ты привел, болван? – раздалось в двух шагах. – Этот мальчишка и есть врач?
– Да-с, – поспешил с объяснениями камердинер, но договорить не успел.
– От Натали иного и не стоило ждать. – Тимофеев разочарованно вздохнул и отвел взгляд. У Иноземцева отлегло на душе. Услышав голос пациента, он не то что обидеться – он понять не успел, о чем речь: душа ушла в пятки, колени подогнулись. Но этот вздох все вернул на свои места, и Иноземцев, отбросив предательский страх, взял себя в руки.
– Иван Несторович Иноземцев, – представился он. – Ординатор… бывший ординатор хирургического отделения Обуховской больницы.
– Желтого дома, что ль? Вот те на. А что кончили?
– Академию Петербургскую медико-хирургическую… Военно-медицинскую императорскую… Ее давеча переим-меновали.
– Императорскую, надо же! А отчего, доктор, бледный такой? Испужался, что ли?
Иноземцев опустил голову.
– Нечего меня бояться, я докторов не ем. – Генерал причмокнул языком. – Да и что с тебя возьмешь? Погляди, какой костлявый. Ха-ха!
Раскатистый смех хозяина зазвенел в хрустальных светильниках. Легкие здоровы, решил про себя Иноземцев и отважился наконец открыто взглянуть на старика. Да тот и на старика не походил. Лицо молодое, смуглое, черты ровные, не обвисли.
– Ты, я вижу, сударь, пока доехал, таких сказок наслушался – могу представить. Садись. Саввич, будь любезен, кресло профессору.