Дело о Темном Властелине - страница 21

Красота какая, Лу на краю обрыва, любуется видом, легкая поволока облаков вокруг, башни виднеются вдали. Башни? Отодвинул Лу от обрыва и сам стал вглядываться. Все как положено, по канонам — Черный замок с остроконечными башнями, ров, подъемный мост через него, подозрительно опущенный, какое-то двухэтажное здание слишком светлое, ухоженные дорожки ко всем постройкам, колючие кусты роз с огромными шипами, церберов не видать, но, значит, пострашней зверюшки ожидают. Лу только верну обратно и тогда можно идти, знакомиться с Темным Властелином.

— Ты куда?

— Дорожка тут вполне сносная. Часа через два на плато будем.

— Я буду, а ты тебе сейчас обратно отведу, а то еще ненароком зацепит.

— По контракту довести должна, иначе денег не увижу.

— Увидишь, а если надо, сам тебе заплачу. Только иди в безопасное место.

— Сам туда иди.

"Вот упрямая ослица". Пусть так хоть позади меня идет. Меч впереди, к любым опасностям готов.

— Ноги вытирай.

И тут дурацкий коврик с надписью.

Ладно, с меня не убудет.

Мост добротный, не обрушился. Сетка металлическая нас с высоты не накрыла, камнями не закидали, маслом не поливали. Даже ворота не захлопнулись, когда во двор вошли.

— Что-то долго ты в этот раз гуляла, я уже испереживалась вся.

Женщина с половником наперевес явно не ко мне обращалась.

— Да попутчик вот медленный попался. То на лавке сидит, то в стогу лежит.

— Проголодась небось?

— Твой туманный супчик на всю округу парил.

— Руки мыть и за стол.

— Пририна, не суетись, гостя отпустить надо, сейчас он мне быстро голову отрубит и тогда уже можно и обедать.

Половник выпрямил, нельзя такую знатную стряпуху без орудия труда оставлять. Интересно, это повариха Лу по голове бить научила или та у Лу нахваталась? Туманный супец наивкуснейший, последний раз я его в юности ел, лет так пять тысяч назад. А теперь можно и поговорить, свет свечей располагал к разговору.

— И что Меч, каков приговор?

— А ты какой ждешь?

— Так все ж понятно, ненависть есть, страх есть, угнетение есть, что тебе для уничтожения еще надо-то?

— Ненависть есть, застарелая, по привычке, передаваемая по наследству. Да и страх есть, родовой, фресковый. Ты когда последний раз им являлась? Лет двести назад?

— Двести пятьдесят. Так сам знаешь, церемониальный костюм, дань векам, традиции, шипы, шлемы, рокочущий бас и прочие радости, с ним связанные.

— Так одна явилась, без войска.

— А зачем?

— Чтоб правильно все было, как надо, как они себе это представляли. Угнетение есть, только отними его у угнетенных, так глотку за него перегрызут.

— Не тяни уже, приводи приговор в исполнение, и так много времени с тобой, гуляя, потеряла.

— А что еще насобирал, узнать не хочешь?

— Не особо. Я ж не слушаю не хвалу, не хулу.

— А как же благодарность за дела твои?

— Сколько Властелинов в ожидании благодарности озверели, ты ж их и наказывал, а многих даже убивал. Поступаю как считаю нужным, а там, что хотят, то пусть и говорят, или вон в совет жалуются.

— А зря не слушаешь. Знала бы тогда, что и благодарность есть. Женщины молятся, чтоб так все и было, войны нет, голода нет, за детей спокойны, за мужей не переживают.

— Тебе по части женщин видней.

— Да и вот, к примеру, Грин уж как благодарен, даже прошение за тебя писать хочет. А знаешь почему?

— Нет.

— Что дочь его жива. Он мальчишкой просидел сутки в овраге рядом с сестрой, что раньше времени родилась, тогда их просто выкидывали и всего делов. Это сейчас спасают, и его дочу спасли.

— Это не я спасла, а лекари.

— Так ты ж могла их запретить.

— Могла, не могла, что хочу, то делаю. Голову рубить будешь?

— Нет, не за что тебе рубить, даже штраф за отсутствие регистрации не выпишешь

— Не выпишешь. Постоянная регистрация после пятисот лет владения положена, а пока могу и без нее властвовать. Но раз голову мне сегодня рубить не будут, могу поработать немного.

— Чем силу прятала?

— Ничем. У тебя особенность знать, где смерть тебе подобных, у меня — быть человеком. Правда, с тобой это очень болезненно оказалась, чуть не убил. Пририна, мне отвар в кабинет и печенек любимых, придется бумаги всю ночь разбирать.

— И мне все тоже самое туда же.