Дело портсмутских злочинцев - страница 20

Вдобавок капитан обвинил Артура в том, что он испортил капитанский пир специально, по своей порочной наглости. Я предполагаю, что именно это обвинение привело к тому, что бедный Артур, наконец, запротестовал против капитанских оскорблений. Похоже, что капитан Хэй был так разъярен вспышкой моего брата, что взревел от гнева, выскочил из-за обеденного стола и сцепился с ним.

— Бог мой, — прошептал Хоар.

— С этого момента, сэр, истории разнятся. Артур утверждает, что он вырвался с большим трудом. Мой брат не отличается большой физической силой. Он в панике выбежал из каюты и, не останавливаясь, добежал до гальюна на баке. Здесь его схватил понос и рвота. Стыдно сказать, но он признался, что не успел снять бриджи — что я мог явно почувствовать, когда посетил его в месте заключения.

Истории других членов экипажа рисуют несколько иную картину. Так, квартирмейстер[7], некий Патрик Линч, нес вахту на квартердеке. Линч показал, что он слышал перебранку, и что, по его мнению, она кульминировала вскриком не ярости, а боли. Однако Джон МакХейл, штурман, находился буквально в одном футе от Линча и сказал, что ничего не слышал.

— Перебранка? Кульминировала? Этот Линч выражается не как обычный квартирмейстер, а, скорее, как школьный учитель. Это действительно его собственные слова?

— Э-э… нет, сэр. С самим Линчем я не разговаривал. Так они мне были переданы.

— Кем, сэр? — еле слышно донесся шепот Хоара.

Мистер Гладден объяснил, что имел беседы только с братом и Френсисом Беннеттом, адвокатом, юридическим консультантом адмирала Хардкастла.

— Мы с Беннеттом старые приятели, — сказал Хоар, — но на пороге военного трибунала дружеские отношения исчезают.

— Теперь вы видите, почему я приветствую ваше участие, — ответил Гладден, — я ведь не адвокат.

— Как и я сам, — напомнил ему Хоар. — Но посмотрим. Продолжайте ваш рассказ, если не возражаете.

При седьмой склянке, продолжал Гладден, Эндрю Уатт, капитанский клерк, вошел в каюту с приготовленной им корреспонденцией. Он нашел капитана лежащим на палубе, истекающим кровью и испускающим последний вздох. Обнаружив отсутствие часового, Уатт изо всех сил закричал: «Помогите! Здесь убийство!» и бросился по сходному трапу на квартердек, чтобы доложить о случившемся вахтенному офицеру, после чего он упал в обморок.

В свою очередь, этот офицер, Джон МакХейл, вызвал первого лейтенанта Дэвида Кортни, послав за ним Линча, а сам покинул квартердек осмотреть место преступления. Здесь к нему присоединился мистер Кортни, который созвал всех судовых офицеров.

Питер Гладден не мог объяснить Хоару, как слух о перебранке между капитаном и третьим лейтенантом мгновенно обежал все судно. Казалось, что добрая половина команды «Вантиджа» была свидетелем безумного бега последнего по орудийной палубе на бак.

— Они забрали саблю Артура, — продолжил его брат, — и послали на берег сообщение. Когда адмирал приказал прислать его на берег, они отправили его в испачканных бриджах, беднягу. Это фактически все, что я знаю.

— Что ж, нам надо взяться за дело безотлагательно, — сказал Хоар. — Нам нужно опросить бог знает сколько народа с «Вантиджа», и… — он прервал самого себя. — Дата заседания трибунала уже назначена?

— Четверг, сообщил мне мистер Беннетт.

— Четверг? Сегодня уже понедельник. Нам надо поторапливаться. Посмотрю, смогу ли я убедить адмирала отложить… — он снова прервался. — Боже мой! Прошу меня извинить, но мне приказано этим вечером явиться на прием в резиденцию адмирала и леди Хардкастл. А мне нужно еще привести себя в порядок. Давайте посетим «Вантидж» завтра. Наймем вместе лодку при восьмой склянке утренней вахты?

— С удовольствием, сэр. Но мы наверняка встретимся снова на приеме, и мистер Беннетт там будет.

— Превосходно, сэр. Отведем его в сторонку, расскажем о наших планах и заручимся его поддержкой — насколько это ему позволят служебные обязанности.

С этими словами Хоар проводил своего гостя до входной двери «Якоря». Он распорядился принести в его комнату горячую воду — сыграв на дудке сигнал «Уборщикам оседлать свои швабры» — и отправился прихорашиваться перед тяжелым испытанием своего голоса и спокойствия, каким всегда были для него подобные приемы.