Демагог и лэди Файр - страница 23

— Я больше никогда не приду на ваши большие собрания, — сказал он однажды лэди Файр. — Я не знаю, как и что говорить с этими людьми.

— Но ведь вы знаете, о чем говорить со мной, — заметила она с улыбкой.

— Вы совсем другая, — сказал он. — Вы знаете кто я и что я. Вы настолько добры, что берете меня таким, каким меня сделало мое происхождение и жизненные обстоятельства.

Она наклонилась и ласково заглянула ему в глаза.

— Будьте и с другими совершенно таким же!

— Это невозможно, — горячо воскликнул он, и она покраснела от его взгляда.

— Ну, хорошо, может быть и не совсем таким, — сказала она. — Но мне все-таки очень хочется, чтобы вы время от времени показывались на моих журфиксах. Это пополнило бы их.

И Годдар отказался от своего сурового решения. Он постарался примениться к обществу и перенять его манеры и обращение; но это давалось ему с большим трудом. После этих собраний, доставлявших ему такое мучение, он спешил домой, скидывал фрак и, сидя в рубахе, с наслаждением курил свою трубку. От других приглашений, которые ему устраивали друзья лэди Файр, он отказывался с упорной настойчивостью.

— Будет гораздо лучше для меня и для других, если я свободный вечер проведу в рабочем клубе, — сказал он однажды Глиму в ответ на его настояния и советы не пренебрегать общественными связями.

Время шло. Никогда еще Годдар не работал так охотно и так горячо, как в эти месяцы. Лэди Файр играла в этом не последнюю роль. Годдар незаметно для себя привык посвящать ее во все свои планы и честолюбивые мечты. Он так мало отдавался чувствам до своего знакомства с лэди Файр, что сумел сохранить все простосердечие молодости, и поэтому он принимал ее участие и дружбу с особой свежестью чувств. Когда он в первый раз отдал ей на просмотр рукопись своей статьи для газеты, он покраснел, как школьник. Это было счастливое время. Он был слишком наивен, чтобы подозревать на своем пути какие-либо сети и ловушки…

Домашняя его жизнь между тем шла по старому. Периоды трезвости и как бы раскаяния опять сменялись у Лиззи периодами запоя; но последние делались все чаще и чаще. Сильно развитое у Даниэля чувство долга заставляло его относиться к Лиззи всегда одинаково ласково и внимательно. Но он давно перестал смотреть на нее, как на женщину и как на жену.

Слухи о рабочих беспорядках в Экклесби все разростались. Начались вследствие этого всякие осложнения с выборами парламентского кандидата от округа Хоу, в котором находился Экклесби. И все это послужило поводом для большего еще скрепления уз, связывающих лэди Файр и Годдара. Консерваторы выставили сильного кандидата. В либеральной партии произошел раскол. Трудовая партия хотела вотировать за независимого, а умеренная группа поддерживала влиятельного местного кандидата. Левая группа выставила кандидатуру Даниэля Годдара. Лэди Файр, с чисто женским пристрастием к интригам, вмешалась в эту борьбу и просила своих друзей в Экклесби употребить все их влияние в пользу Годдара.

— Я собираюсь поехать туда нынче осенью, — сказала она ему. — Я сама лично поведу там кампанию.

Но раньше чем она получила возможность выполнить свое обещание, в Экклесби разразилась гроза.

Вспыхнула общая забастовка, и был объявлен локаут. Попытки к соглашению потерпели полную неудачу. Примирение, предложенное третейским судом, было решительно отвергнуто обеими сторонами. Продолжительная, тяжелая борьба казалась неизбежной. Даниэль с глубоким интересом следил за ее развитием. Дело шло о взаимоотношениях между трудом и капиталом, а это было именно то, за что он боролся всю свою жизнь с тех давно минувших дней, когда он брал с собой по воскресным вечерам свой трехногий стул, шел с ним в Хайд-Парк и произносил там речи перед случайной и часто равнодушной публикой.

Забастовка в Экклесби была в сущности незначительной в сравнении с теми крупными потрясениями, которые пришлось пережить промышленникам в последние годы, но все же результаты ее могли иметь большие последствия. Годдар жаждал всем сердцем присоединиться к борьбе, но его останавливало его щекотливое положение по отношению к избирателям. Но дни проходили за днями, и все меньше было шансов на то, что профессиональные союзы смогут сами справиться с забастовкой. Даниэль волновался и изливал свои тревоги лэди Файр.